Генерал белого движения ф а келлер. Генерал Келлер

21 декабря (8 декабря по ст. ст.) исполняется 86 лет со дня трагической гибели генерала от кавалерии графа Федора Артуровича Келлера, одного из наиболее выдающихся кавалерийских офицеров Русской Императорской армии конца XIX - начала XX веков, участника Русско-турецкой и Великой войн.

Генерал Келлер был одним из двух высших военачальников, сохранивших в позорные дни февраля 1917 года верность Государю. В ответ на сообщение об отречении Николая II Келлер отправил на его имя телеграмму: "Прикажи Царь, придем и защитим Тебя". В годы Гражданской войны Ф.А. Келлер формировал монархическую Северную армию и был единственным из вождей Белого движения, удостоившимся благословения Святейшего Патриарха Тихона. После захвата в декабре 1918 года Киева петлюровцами Келлер был схвачен и убит выстрелами в спину в центре Киева у памятника Богдану Хмельницкому .

Редакция Информационного агентства "Белые Воины" предлагает вниманию читателей первую часть исследования устроителей "Общества памяти генерала Келлера" Михаила Фомина и Максима Воробьева посвященную христианскому рыцарю Ф.А. Келлеру. Его сокращенный вариант ранее уже публиковался на наших страницах.

В 1928 году в русском журнале "Двуглавый орел", издававшемся во Франции, была опубликована статья, посвященная светлой памяти генерала Федора Артуровича Келлера. Той же зимой, на заупокойном богослужении в соборной церкви Знамения Божьей Матери в Париже собрались те, кто уже десять лет хранил в своем сердце глубоко почитаемый образ.
В Киеве, на территории Покровского монастыря по сей день покоятся останки русского генерала. С тех пор прошло немало времени, но имя прославленного героя не затерялось на страницах истории. Его жизненный путь и поныне остается примером истинной доблести, и этот пример связует воедино Россию прошлого и Россию будущего.

Воин с головы до пят, богатырь двухметрового роста - генерал Келлер поистине стал живой легендой начала двадцатого века, а рассказы о совершенных им подвигах восхищенно передавались из уст в уста. Отпрыск графского рода, в двадцать лет он сбежал из элитного военного училища, чтобы рядовым добровольцем принять участие в освобождении православных славян от турецкого гнета. Усмиряя польское волнение в 1905 г., он подвергся покушению со стороны революционеров, но избежал гибели благодаря тому, что с ловкостью поймал на лету брошенную в него бомбу. Дивизионным командиром он вступил в Великую войну и разгромил в бою части австро-венгерской кавалерии, принеся этим первую победу Русской армии и заслужив за это первый из двух своих Георгиевских орденов.

Ореол его имени был вне сравнения. Православный христианин и убежденный монархист, любимец Царя Николая и Царицы Александры, генерал Келлер и в дни февральской смуты 1917 г. хранил верность Государю, ожидая лишь Царского слова, чтобы во главе своего конного корпуса поспешить на выручку Императору, в добровольное отречение которого он не мог поверить. Существует предание, что в начале гражданской войны сам Патриарх Тихон благословил прославленного военачальника на священную борьбу с большевизмом, прислав ему шейную иконочку Державной Божией Матери. Плененный врагами во время петлюровского мятежа, он бестрепетно принял смерть от рук бесчестных убийц, так и не успев встать во главе собранной под его знаменем монархической армии.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЦАРСКИЙ КАВАЛЕРИСТ

Белый партизан о генерале Келлере

Лихой казак и белый партизан А.Г. Шкуро, командир "волчьей сотни", в Великую войну служивший под началом Келлера в чине войскового старшины, рассказал о своей встрече с ним, произошедшей в то время:
"Итак, мой отряд был придан 3-му конному корпусу, и я явился представиться своему новому корпусному командиру.
Граф Келлер занимал большой, богато украшенный дом в городе Дорна-Ватра. С некоторым трепетом, понятным каждому военному человеку, ожидал я представления этому знаменитому генералу, считавшемуся лучшим кавалерийским начальником Русской армии. Меня ввели к нему. Его внешность: высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, два Георгиевских креста на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице с выразительными, проникающими в самую душу глазами. Граф ласково принял меня, расспросил о быте казаков и обещал удовлетворить все наши нужды.
- Я слышал о славной работе вашего отряда, - сказал он. - Рад видеть вас в числе моих подчиненных и готов во всем и всегда идти вам навстречу, но буду требовать от вас работы с полным напряжением сил.

Об этом, впрочем, граф мог бы и не говорить; все знали, что служба под его командой ни для кого не показалась бы синекурой. Действительно, после двухдневного отдыха на отряд были возложены чрезвычайно тяжелые задачи. За время нашей службы при 3-м конном корпусе я хорошо изучил графа и полюбил его всей душой, равно как и мои подчиненные, положительно не чаявшие в нем души. Граф Келлер был чрезвычайно заботлив о подчиненных; особое внимание он обращал на то, чтобы люди были всегда хорошо накормлены, а также на постановку дела ухода за ранеными, которое, несмотря на трудные условия войны, было поставлено образцово. Он знал психологию солдата и казака. Встречая раненых, выносимых из боя, каждого расспрашивал, успокаивал и умел обласкать. С маленькими людьми был ровен в обращении и в высшей степени вежлив и деликатен; со старшими начальниками несколько суховат. С начальством, если он считал себя задетым, шел положительно на ножи. Верхи его поэтому не любили. Неутомимый кавалерист, делавший по сто верст в сутки, слезая с седла лишь для того, чтобы переменить измученного коня, он был примером для всех. В трудные моменты лично водил полки в атаку и был дважды ранен.

Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, казалось, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования. Впоследствии, когда в Петрограде произошла революция, граф Келлер заявил телеграфно в Ставку, что не признает Временного правительства до тех пор, пока не получит от монарха, которому присягал, уведомление, что тот действительно добровольно отрекся от Престола".

"Кругом измена, и трусость, и обман"

"Кругом измена, и трусость, и обман", - такая запись появились в дневнике Царя Николая II в страшный для России день Его отречения от прародительского Престола. Паутина предательства опутала самое сердце страны, сражающейся с внешним врагом, и в окружении Русского Императора почти не осталось преданных Ему людей.
Светское общество окончательно потеряло способность мыслить и чувствовать так, как учит тому Православная Церковь. Духовно отдалившись от своего Государя, оно сочло Его чужим, ненужным, лишним. Это привело к появлению всевозможных клеветнических слухов, ловко поддерживаемых и распространяемых революционной пропагандой.
Сбывались пророческие слова Святого праведного отца Иоанна Кронштадтского: "Если не будет покаяния у русского народа, конец миру близок. Бог отнимет у него благочестивого Царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами".

Противники самодержавия только и мечтали устранить от власти Царскую Чету, мешавшую их замыслам. Заговор проник в верхи армии, найдя поддержку у представителей высшего командования, тайно сносившихся с думской оппозицией во главе с Гучковым и Родзянко при участии английского посла Дж. Бьюкенена. Еще до Великой войны А.И. Гучков вовлек ряд высокопоставленных военных и молодых офицеров в деятельность масонской ложи. Их план предусматривал свержение Николая II по образцу дворцовых переворотов XVIII века и дальнейшее развитие страны по пути европейского либерализма с сохранением внешних монархических форм.

Сигналом для заговорщиков стал отъезд Императора из Ставки в Царское Село в связи с февральским бунтом тыловых частей и рабочего люда в столице. Военная власть сосредоточилась в руках одного из гучковских сподвижников - генерала М.В. Алексеева, начальника штаба Ставки и второго лица в армии после Государя. Высочайший приказ о переброске надежных полков на Петроград для подавления мятежа не был исполнен. Не добравшись до места назначения, Царский поезд остановился в Пскове, где Николая II отрезали от армии участники заговора - главнокомандующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский и его ближайшие подчиненные.

Из Ставки пришли телеграммы с других фронтов от их главнокомандующих, введенных в заблуждение Алексеевым относительно столичных событий. Презрев долг присяги и крестное целование, главные военачальники униженно просили Императора отречься ради "блага Родины" и "победы над внешним врагом". Был среди них и ревниво лелеявший планы собственного возвышения дядя Государя - великий князь Николай Николаевич, чье послание произвело на Него особенно тягостное впечатление(1). Рузский, вручивший эти телеграммы Царю, настойчиво и в дерзкой форме требовал у Венценосца дать немедленное согласие на отречение.
Изменники, все как один, уверяли Государя в своей верности "монархической идее". Готовый отдать и корону, и жизнь для спасения Отечества, Николай II принял решение о передаче Престола в пользу брата - великого князя Михаила Александровича. Но вырванное отречение явственно провело ту черту, за которой началось необратимое разрушение страны и армии. Опустевший вскоре трон упразднил само понятие власти в глазах русского народа, расторгая все связывавшие его обязательства. Переворот перерос в революцию, вырвавшую столицу из слабых рук мятежных либералов, и отдавшую ее в распоряжение интернационалистов из петроградского совдепа.

Тогда же, по распоряжению Временного правительства генерал Алексеев объявил вернувшегося в Ставку Николая II как-бы арестованным". После этого генерал Л.Г. Корнилов, ранее обласканный Государем и обязанный Ему всем, а затем открыто перешедший на сторону революции, установил тюремный режим для воссоединившейся Царской семьи и верной Ей свиты. Популярные военачальники Русской армии положили начало их заточению, длившемуся шестнадцать месяцев, полному страданий и завершившемуся при власти большевиков принятием мученических венцов в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге.
Верных присяге командиров сдерживала видимая легальность актов отречения и боязнь междоусобной враждой открыть фронт.

Генерал А.И. Деникин, к таковым командирам не относившийся и на одном из солдатских митингов даже выказывавший радость по поводу падения "проклятого самодержавия", спустя годы писал в своих эмигрантских очерках:
"Мне известны только три эпизода резкого протеста: движение отряда генерала Иванова на Царское Село, организованное Ставкой в первые дни волнений в Петрограде, выполненное весьма неумело и вскоре отмененное, и две телеграммы, посланные Государю командирами 3-го конного и гвардейского конного корпусов, графом Келлером и ханом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение Государя для подавления мятежа"(2).

"Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя!"

Русская армия, перестав быть Императорской, обязалась в верности Временному правительству и приносила ему новую присягу.
Вопреки надеждам начальства, эта мера не вызвала подъема в войсках. Во время церемонии, проводимой на Румынском фронте, один из корпусных командиров умер от разрыва сердца, а любимец всей армии, кавалерист граф Келлер заявил, что не станет приводить к присяге вверенный ему конный корпус, так как "не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты".

На срочное совещание к командующему 4-й армией генералу А.Ф. Рагозе, с часу на час ожидавшего ареста со стороны распропагандированных солдат из нестроевых частей, Келлер не явился. В штаб размещенного в Оргееве 3-го конного корпуса прибыл начальник соседней 12-й кавалерийской дивизии генерал К.Г. Маннергейм(3), который попытался уговорить Федора Артуровича "пожертвовать личными политическими убеждениями для блага армии". Но тот отверг все приведенные доводы, твердо ответив: "Я христианин. И думаю грешно менять присягу".
А.Г. Шкуро рассказывал, как в начале апреля близ Кишинева "были собраны представители от каждой сотни и эскадрона.

Я получил депешу, - сказал граф Келлер, - об отречении Государя и о каком-то Временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: "Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя".
- Ура, ура! - закричали драгуны, казаки, гусары. - Поддержим все, не дадим в обиду Императора.
Подъем был колоссальный. Все хотели спешить на выручку плененного, как нам казалось, Государя". Ответ пришел от нового командующего Румынским фронтом Д.Г. Щербачева: под угрозой объявления бунтовщиком Келлеру предписывалось немедленно сдать корпус.

Так и не дождавшись указаний лично от Государя, Федор Артурович вынужден был подчиниться полученному приказу и вслед за тем покинул армию. На его место назначили генерала А.М. Крымова, активного пособника думских мятежников, только что вернувшегося из Петрограда.
"В глубокой горести и со слезами провожали мы нашего графа, - вспоминал Шкуро. - Офицеры, кавалеристы, казаки, все повесили головы, приуныли, но у всех таилась надежда, что скоро недоразумение объяснится, что мы еще увидим нашего любимого вождя и еще поработаем под славным его командованием".
Под звуки в последний раз исполняемого оркестром народного гимна "Боже, Царя храни!" генерал Келлер прощался со своими старыми полками, проходившими мимо него парадным строем. А генерал Брусилов, один из тех, кто ранее "верноподданно" умолял Государя об отречении, восседал в украшенном красными бантами кресле, которое несли перед войсками революционные солдаты...

На службе трех Императоров

Федор Артурович Келлер родился 12 октября 1857 г. в Курске и происходил из русской ветви графов Келлеров, родоначальником которой был прусский посланник в Санкт-Петербурге, вступивший в российское подданство. Почти полвека представители этой фамилии занимали высокие посты на военной и дипломатической службе. По примеру своего отца-генерала Федор Келлер также двинулся по военной линии; на воспитание он был отдан в приготовительный пансион знаменитого Николаевского кавалерийского училища.
Ему было двадцать лет, когда Россия объявила войну Турции, поднявшись на защиту избиваемых магометанами православных славян. За год до того на помощь болгарам и сербам отправились тысячи добровольцев, среди которых находилось немало военных, а теперь вслед за ними перешагнула Дунай и сама Русская армия. Оставив училище, юный граф Келлер поступил нижним чином на правах вольноопределяющегося в 1-й Лейб-драгунский Московский полк и отбыл на фронт(4). За выдающуюся храбрость он был награжден двумя солдатскими Георгиевскими крестами, а на следующий год состоялось его производство в офицеры своего полка; офицерский экзамен был им выдержан при Тверском кавалерийском юнкерском училище. Будущие военачальники Великой войны получали боевое крещение в эпоху Императора Александра II, сражаясь на фронтах Русско-турецкой...

Тринадцать лет мирного царствования Александра III, на срок своего правления избавившего Россию от войн, Федор Артурович прослужил в 18-м драгунском Клястицком полку. Откомандированный в санкт-петербургскую Офицерскую кавалерийскую школу, Келлер прошел в ней положенный двухгодичный курс. Вся жизнь его была отдана кавалерии. При Императоре Николае II он принял под свое начало эскадрон драгун-лубенцев и командовал им более шести лет, а последующие два с половиной года - Крымским дивизионом, который нес почетную охранную службу в Ливадии во время Высочайших приездов в Крым. Начало Русско-японской войны застало Келлера в должности командира 15-го драгунского Александрийского полка, продолжавшего славную историю знаменитых "черных гусар" и расквартированного в польском городе Калише, у самой германской границы.

По России катилась волна забастовок и демонстраций. Мятеж в Польше, поднятый польскими и еврейскими социалистами, уже угрожал целостности самой державы, и потому взбунтовавшаяся окраина была переведена на военное положение. Келлер исполнял тогда обязанности временного Калишского генерал-губернатора.
Подвергшись нападению революционеров, преследовавших всех, кто проявлял какую-либо твердость в борьбе с крамолой, он был ранен и контужен при взрыве брошенной в него бомбы, осыпавшей его осколками. В живых Федор Артурович остался лишь благодаря собственной ловкости, позволившей ему поймать снаряд на лету...

В гвардейской кавалерии

В 1906 г. Келлер принял под свое командование Лейб-гвардии Драгунский полк, расквартированный в Старом Петергофе. Начало службы в полку омрачилась для Федора Артуровича конфликтом с подчиненными офицерами, воспитанными в кастовых традициях русской гвардии, требовавшей от начальства особого подхода. Его действия по отношению к себе они сочли жестокими и грубыми.
Генерал А.А. Брусилов упоминал в своих мемуарах о досадном инциденте в полку, входившем во вверенную ему 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. С неприкрытым злорадством, следствием возникшей позже личной неприязни, он рассказал о враждебности офицеров к своему командиру, отличавшемуся, по мнению самого Брусилова, "необычайным ростом, чванством и глупостью"(5).

"Граф Келлер был человек с большой хитрецой и карьеру свою делал ловко, - вспоминал Брусилов спустя почти двадцать лет. - Он был храбр, но жестокий, и полк его терпеть не мог.
Женат он был на очень скромной и милой особе, княжне Марии Александровне Мурузи, которую все жалели. Однажды ее обидели совершенно незаслуженно, благодаря ненависти к ее мужу. Это было в светлый праздник. Она объехала жен всех офицеров полка и пригласила их разговляться у нее. Келлеры были очень стеснены в средствах, но долговязый граф желал непременно задавать шику (чтобы пригласить всех офицеров гвардейского полка разговляться, нужно было очень потратиться). Хозяева всю ночь прождали гостей у роскошно сервированного стола и дождались только полкового адъютанта, который доложил, что больше никого не будет".

Ситуация, сложившаяся в полку, сильно обеспокоила его шефа, великого князя Владимира Александровича, уже прослышавшего о том, что офицеры решили побить своего командира на кулаках и бросили между собой жребий, чтобы выяснить, кому выпадет эта обязанность. Великий князь просил Брусилова пресечь возможные эксцессы, поскольку готовившаяся расправа ничуть не испугала Федора Артуровича, который своей храбростью выделялся и в то время, когда личная отвага отнюдь не была редкостью. Брусилов пригрозил офицеру-зачинщику исключением со службы, после чего кое-как уладил конфликт, переговорив со сторонами поочередно.

Господского высокомерия Федор Артурович не выносил и был готов каждого солдата при необходимости защитить от произвола вышестоящих. Прошло несколько лет, и генерал Келлер потребовал суда над молодым гусарским офицером из своей дивизии, который, проезжая на извозчике по улице, ударил стеком пехотинца-вольноопределяющегося за то, что тот не отдал ему чести. Лишь вмешательство командования округа благодаря заступничеству влиятельного родственника, бывшего военного министра, привело к смягчению наказания, после чего виновный отделался месячным арестом и отказом в командировании в Офицерскую школу.

В один из мартовских дней 1907 г. Николай II пометил в своем дневнике: "Прибыл верхом на дворцовую площадку, где после молебна состоялся отличный парад лейб-драгун. После завтрака назначил графа Келлера флигель-адъютантом". Через два месяца Келлер был произведен в генеральский чин с зачислением в Свиту Его Императорского Величества. Почти четыре года он командовал гвардейским полком, а затем принял кавалерийскую бригаду.
Гусарский командир и дворцовый комендант В.Н. Воейков, близко познакомившийся с Келлером в бытность его командиром Лейб-гвардии Драгунского полка, в своих записках назвал Федора Артуровича "истинно русским, кристально чистым человеком, до мозга костей проникнутым чувством долга и любви к Родине". Высокую цену имеет мнение того, кто и сам до конца остался верен своему Государю, презрев пример Его изменнического окружения.

На полях Великой войны: от Галиции до Карпат

В Великую войну Келлер вступил, имея под началом 10-ю кавалерийскую дивизию, которой он командовал уже два с половиной года. Через четыре дня после начала боевых действий, келлеровская дивизия, вошедшая в состав Юго-Западного фронта генерала Н.И. Иванова, разбила в бою несколько австро-венгерских конных полков, добыв тем самым для Русской армии первую победу в той войне. Отличился Келлер и в Галицкой битве, организовав в ходе ее успешное преследование отступающего врага.
За подвиги он был отмечен в числе первых. Сам Николай II сообщил в очередном послании к супруге о представлении Федора Артуровича генералом Ивановым к ордену Святого Георгия 4-й степени, не скрывая собственной радости по этому поводу. Царица ответила в письме: "Какая радость для Келлера - он действительно заслужил свой крест, сейчас он отплатил нам за все, это было его пламенным желанием все эти годы".

А.И. Деникин отмечал: "В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще и чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников, только двух, конница в эту войну перестала быть "царицей поля сражения", графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой спокойный и упорный. Оба не посылали, а водили в бой свои войска. Но один делал это, вовсе не рисуясь, это выходило само собой, эффектно и красиво, как на батальных картинах старой школы, другой просто, скромно и расчетливо. Войска обоим верили и за обоими шли".
Деникин помнил свою встречу с Келлером под пулеметным огнем с вражеских высот, когда тот, потратив одиннадцать часов на дорогу по непролазной грязи и горным тропам, прибыл на позиции его попавшей в западню бригады "железных стрелков"...(6)

В марте 1915 г. генералу Келлеру был вверен 3-й конный корпус, составленный из одной кавалерийской и двух казачьих дивизий. В ночной атаке под Хотином он разгромил неприятельскую группу, обходившую войска Юго-Западного фронта с левого флага. Месяц спустя Келлер обрушился на австро-венгров силой девяноста сотен и эскадронов в конном строю, выбив противника из тройного ряда опутанных проволокой окопов и прорвавшись во вражеский тыл.
За весенние бои Федор Артурович был удостоен ордена Святого Георгия 3-й степени. В войсках генерал Келлер снискал почетное прозвище "первой шашки" России, генерала Каледина, донского казака и будущего атамана, прозвали в армии "второй шашкой". Как бы в подтверждение своего прозвища граф получил из рук Императора шашку с надписью, драгоценный дар, с которым царский кавалерист не пожелал расстаться и под угрозой смерти.

"Чудное солнце, - писала Государыня мужу в Ставку. - Надеюсь, оно будет светить и на твоем пути. Пожалуйста, передай от меня привет графу Келлеру, спроси о его сыне от второго брака, он одно время был с ним, я знаю". В ответном письме Николай II упомянул о состоявшейся встрече: "В Каменец-Подольске генералы обедали со мной в поезде. Я много беседовал с Келлером и передал ему твой привет. Он нисколько не изменился".

Летом 1916 г. началось общее наступление войск Юго-Западного фронта под командованием Брусилова, сменившего на этом посту Иванова. Оборона австрийцев была взломана на южном фланге, и корпус Келлера ринулся впереди хлынувших в Буковину русских армий. Преследуя отходившего врага, келлеровские кавалеристы и казаки продвинулись на запад дальше всех прочих частей и заняли Кимполунг, пленив тысячи неприятельских солдат.
Когда же в дальнейшем боевые действия были перенесены в Румынию, то 3-й конный корпус, сражавшийся на горных перевалах Восточных Карпат с форсировавшими их германскими войсками, вошел в состав созданного в декабре Румынского фронта. Вскоре Федор Артурович Келлер получил последний свой чин в Русской императорской армии, и на плечах его заблестели погоны генерала от кавалерии. До начала смуты в Петрограде оставалось чуть более месяца...

Примечания

1. Царь, по истинному о нем понятию, как бы воплощает душу народа, отдавшего свои судьбы Божией воле. Каждый военнослужащий Русской армии клялся Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием в верной, нелицемерной службе не своим собственным взглядам на монархическую идею и представлениям о благе Отечества, но Императору Николаю Александровичу лично, обещая при этом благовременно объявлять и всемерно отвращать ущерб, чинимый Государю.
2. При первом известии о бунте Государь отправил в Петроград отряд, состоявший из батальона георгиевских кавалеров во главе с генералом Н.И. Ивановым, с чрезвычайными полномочиями для наведения порядка. Рассеяв на своем пути группы революционных солдат, не пытавшихся оказывать сопротивление, отряд вступил в Царское Село. В день отречения Государя Иванов получил от Его имени телеграмму, в соответствии с которой и поступил: "Прошу до Моего приезда и доклада Мне никаких мер не предпринимать".
В мемуарах генерала Н.А. Епанчина указано, что телеграмму от имени хана Г. Нахичеванского послал Государю за отсутствием корпусного командира его начальник штаба - полковник А.Г. Винекен. Когда же он доложил хану о посланной депеше, то тот настолько ее не одобрил, что Винекен после доклада ушел в свою комнату и застрелился, но от полученной раны скончался не сразу, а несколько позже. Хан Нахичеванский расстался с жизнью спустя два года, будучи расстрелян большевиками уже в феврале 1919 г.
3. После большевистского переворота барон К.Г. Маннергейм вернулся в свою родную Финляндию, где возглавил борьбу против местных красных отрядов. В последующие тридцать лет он занимал в Финляндии высшие военные и государственные посты.
4. В "Дневниках писателя" за 1877 год Ф.М. Достоевский писал о том, что толкало молодых офицеров на ту войну: "То, что мы узнали в эти полтора года об истязаниях славян, пересиливает фантазию самого болезненного и иступленного воображения. Когда читали Царский манифест, народ крестился, и все поздравляли друг друга с войной. Тут не одни кулачные бойцы, тут есть почти еще дети, чистые сердцем дети. Он только что произведен, он бросается вперед на подвиг, с мыслию о том, что скажет о нем, там, далеко, его мать, сестра, с которыми он только что простился... Они все видят теперь, что Россия не с одной уж Турцией ведет войну, что турецкими армиями руководят английские генералы, что английские офицеры воздвигают многочисленные укрепления на английские деньги. Они знают это и бросаются почти на смерть, понимая, что пришло время сослужить России верную службу".
Перед глазами юного графа был пример двоюродного брата - двадцатишестилетнего Федора Эдуардовича Келлера. Едва окончив Николаевскую академию Генерального штаба, тот в числе русских добровольцев вступил в сражавшуюся с турками Сербскую армию, где получил чин полковника и занимал командные должности. За одержанные в боях победы он был отмечен высшими военными наградами королевства. Поступив в отряд "белого генерала" М.Д. Скобелева, он служил у него начальником штаба, заменив раненого Куропаткина. На родине он продолжил военную службу и занимал должности директора Пажеского корпуса и екатеринославского губернатора. В Русско-японскую войну генерал Федор Эдуардович Келлер был назначен начальником Восточного отряда и погиб во время русской контратаки на Янзелинском перевале, пораженный тридцатью шестью вражескими пулями.
5. Перешедший на службу к большевикам Брусилов узнал из опубликованной в 1924 г. личной переписки Николая II о том, что во время Великой войны Государыня ссылалась в своем письме мужу на мнение Келлера, плохо отзывавшемся о нем, Брусилове, как о командующем 8-й армией. Открывшееся обстоятельство еще более настроило старого мемуариста против покойного соперника, с именем которого "было связано много сплетен и рассказов".
Близкий к придворным кругам, Брусилов в те годы чрезвычайно заботился о своей репутации в глазах Царской Семьи и великих князей, что впоследствии не помешало ему, настоящему барину по воспитанию, всем привычкам и воззрениям, в угоду митингующей солдатской массе представляться "социалистом и республиканцем с молодых лет". Приняв верховное командование от Временного правительства, он называл себя "вождем революционной армии".
В Великую войну с Брусиловым произошел случай, поразивший многих. Нечто странное случилось с образком Святого Николая Чудотворца, врученным ему Царицей перед наступлением фронта: эмалевое изображение лика вдруг совершенно истерлось, так что осталась одна серебряная пластинка. В связи с этим происшествием следует отметить многолетнее увлечение Брусилова модными тогда в светском обществе спиритизмом и оккультными науками.
6. В Великую войну под началом Келлера служили командиры, получившие затем известность в войну гражданскую. Весь боевой путь 10-й кавалерийской дивизии прошел в оренбургском казачьем полку будущий оренбургский атаман полковник Дутов. В отряд, возглавляемый Келлером, временно входили пехотные части, в том числе стрелковая бригада генерала Деникина. Одну из вошедших в 3-й конный корпус донских казачьих бригад на три месяца принял под свое начало будущий донской атаман генерал Краснов. Позже в состав корпуса был включен Кубанский отряд особого назначения войскового старшины Шкуро, называемый еще "волчьей сотней".
Будущий советский маршал А.В. Василевский, в двадцать один год командовавший пехотным батальоном, выделенным для охраны штаба 3-го конного корпуса, вспоминал о своем прибытии к месту его расположения: "Выходит Келлер, человек огромного роста, с улыбкой смотрит на меня, затем берет мою голову в свои ручищи и басит: "Еще два года войны, и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!" Впрочем, сам Василевский не оценил оказанного ему внимания и сообщил в своих мемуарах, что Келлер, "будучи по самой природе своей до мозга костей монархистом и держимордой, разыгрывал из себя на глазах подчиненных демократа".

Когда на Киев златоглавый
Вдруг снова хлынул буйный вал,
Граф Келлер, витязь русской славы,
Спасенья в бегстве не искал.

Он отклонил все предложенья,
Не снял ни шапки, ни погон:
« Я сотни раз ходил в сраженья
И видел смерть» – ответил он.

Ну, мог ли снять он крест победный,
Что должен быть всегда на нем,
Расстаться с шапкой заповедной,
Ему подаренной Царем?..

Убийцы бандой озверелой
Ворвались в мирный монастырь.
Он вышел к ним навстречу смело,
Былинный русский богатырь.

Затихли, присмирели гады.
Их жег и мучил светлый взор,
Им стыдно и уже не рады
Они исполнить приговор.

В сопровождении злодеев
Покинул граф последний кров.
С ним – благородный Пантелеев
И верный ротмистр Иванов.

Кругом царила ночь немая.
Покрытый белой пеленой,
Коня над пропастью вздымая,
Стоял Хмельницкий, как живой.

Наглядно родине любимой,
В момент разгула темных сил,
Он о Единой – Неделимой
В противовес им говорил.

Пред этой шайкой арестантской,
Крест православный сотворя,
Граф Келлер встал в свой рост гигантский,
Жизнь отдавая за Царя.

Чтоб с ним не встретиться во взгляде
Случайно, даже и в ночи,
Трусливо всех прикончив сзади,
От тел бежали палачи.

Мерцало утро. След кровавый
Алел на снежном серебре…
Так умер витязь русской славы
С последней мыслью о Царе...

Петр Шабельский-Борк

…Ты слышишь, о чем говорят те молитвы?
Мы снова готовы схватиться за меч,
Готовы мы вынести новые битвы,
Готовы за Родину лечь.
Чу, слышится стон из души наболевшей,
То голос из Русской груди.
Россия! Мы слышим! Твой вопль долетевший
Позвал нас! Страдалица жди!

Борис Ушаков

«Алексей. …Я думал, что каждый из вас поймёт, что случилось несчастье, что у командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать: Ответьте мне…
3-й офицер. Гетмана обещали защищать.
Алексей. Гетмана? Отлично! Сегодня в три часа утра гетман бросил на произвол судьбы армию, бежал, переодевшись германским офицером, в германском поезде, в Германию. Так что, в то время как поручик собирается защищать его, его давно уже нет.
Юнкера. В Берлин! О чём он говорит?! Не хотим слушать!
Алексей. Но этого мало. Одновременно с этой канальей бежала по тому же направлению другая каналья, его сиятельство командующий армией князь Белоруков. Так что, друзья мои, не только некого защищать, но даже и командовать нами некому. Ибо штаб князя дал ходу вместе с ним…»
Это, наверное, одна из самых запоминающихся сцен пьесы М.А. Булгакова «Дни Турбиных». Михаил Афанасьевич, как известно, был в ту пору военным врачом в Киеве. В 1918-м году город с трепетом ожидал пришествия Петлюры. Гетман Скоропадский и генерал Долгоруков (у Булгакова – Белоруков), в самом деле, бежали с немцами, бросив на произвол судьбы офицеров, которые в этот критический момент оказались совершенно растеряны и судорожно искали человека, которому можно было бы вверить свою судьбу, судьбу армии, а, в общем-то, в каком-то смысле и судьбу России. Описав это трагическое время, М.А. Булгаков умолчал лишь об одном – такой человек был найден, и, благодаря тому, современник получил возможность записать в своих воспоминаниях: "...Гибель гетманской власти сопровождалась и светлой страницей, озарившей хоть на миг нашу не блещущую красотой историю революции". Этим последним героем был прославленный генерал от кавалерии, «первая шашка Империи» граф Фёдор Артурович Келлер.
В марте 17-го, получив телеграмму об отречении Государя, он собрал свой корпус и во всеуслышание прочитал перед его чинами телеграмму, направленную им Николаю II в Царское село: «С чувством удовлетворения узнали мы, что Вашему Величеству благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать России ответственное министерство, чем снять с Себя тяжелый непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого Верховного главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали чины кавалерийского корпуса Манифест Вашего Величества об отречении от Всероссийского Престола и с негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к тем изменникам из войск, забывшим свой долг перед Царем, забывшим присягу, данную Богу и присоединившимся к бунтовщикам. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества 3-й кавалерийский корпус, бывший всегда с начала войны в первой линии и сражавшийся в продолжении двух с половиною лет с полным самоотвержением, будет вновь так же стоять за Родину и будет впредь так же биться с внешним врагом до последней капли крови и до полной победы над ним. Но, Ваше Величество, простите нас, если мы прибегаем с горячей мольбою к нашему Богом данному нам Царю. Не покидайте нас, Ваше Величество, не отнимайте у нас законного Наследника Престола Русского. Только с Вами во главе возможно то единение Русского народа, о котором Ваше Величество изволите писать в Манифесте. Только со своим Богом данным Царем Россия может быть велика, сильна и крепка и достигнуть мира, благоденствия и счастья…»
Офицеры встретили эту телеграмму бурными аплодисментами:
- Ура, ура! Поддержим все, не дадим в обиду Императора!
Однако, ответа на неё так и не последовало. В сложившейся ситуации Фёдор Артурович предпринял все меры, чтобы обуздать анархию, проникающую в армейскую среду. Даже в это время генерал продолжал держать свой корпус «в ежовых рукавицах», не допуская в нём преступлений и сохраняя дисциплину. В приказе, написанном им после разгона демонстрации, в которой приняли участие и некоторые офицеры, были такие строки: «На всех фронтах наши братья дерутся с наседающим на них врагом, а в России в некоторых городах еще льется кровь православная, да не от вражеских пуль, а от своих, братских. И в это время в Оргееве играет военная музыка и устраивается парад. Я не хотел верить своим глазам, когда в голове этого позорного парада увидел офицеров, а в его рядах унтер-офицеров и Георгиевских кавалеров. Я увидел среди них тех людей, которые должны были объяснить молодым весь позор и стыд такого торжества в такое время. Кто такому параду может радоваться – да только внутренние и внешние враги России, ждущие удобного момента, чтобы ударить по нам, что они давно готовили. И этот момент наступает – мы сами создали у себя беспорядки. Кроме врагов, такому явлению радоваться некому. Настоящий русский человек посмотрит на такой парад, покачает головой и больно ему станет за Русскую землю. И мне больно и стыдно было смотреть на офицеров и молодцов Георгиевских кавалеров с красными тряпками на груди. Мне, как старому солдату, тяжело было видеть, что войска показывают пример беспорядка. Образумьтесь же, господа офицеры и солдаты 5-го запасного пехотного полка, берегите пуще глаза своего порядок и дисциплину. Враг не дремлет…»
Ф.А. Келлер оказался единственным военачальником, не пожелавшим присягать новому правительству. Зная об этом намерении ряд высших кавалерийских офицеров Юго-Западного фронта решили попытаться переубедить старого генерала или же, во всяком случае, уговорить его не препятствовать принятию присяги корпусом. С этой миссией к Фёдору Артуровичу явился начальник 12-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант барон К.Г. Маннергейм. Сохранились воспоминания очевидца: «16 или 17 марта, точно не помню, генерал Маннергейм выехал на автомобиле из Кишинева в Оргеев, где был штаб Келлера. Генерал граф Келлер подтвердил справедливость слухов о том, что лично он не принесет присяги Временному правительству и показал письмо, написанное им по этому поводу командующему 4-й армией генералу Рагозе, а равно и письмо Рагозы. Все убеждения генерала Маннергейма пожертвовать личными политическими верованиями для блага армии пропали втуне. Граф Келлер, по-видимому, к этому времени уже окончательно решил, где его долг. Зато он вполне успокоил барона Маннергейма, уверив его, что воздействие на волю войск никогда не входило в его, графа Келлера, расчеты. Он заявил, что и не подумает удерживать свои войска от принесенной присяги.
Тогда барон Маннергейм спросил, не повлияет ли на войска уже самый факт личного отказа от присяги графа Келлера. Этот последний ответил, что, по его мнению, полки 1-й Донской [казачьей] дивизии все равно присягать не станут, полки 10-й кавалерийской дивизии не присягнут только в том случае, если он, Келлер, окажет на них воздействие в этом смысле; относительно 1-й Терской [казачьей] дивизии он ничего сказать не может.
Как показали последующие события, когда все части 3-го кавалерийского корпуса без всяких затруднений присягнули, генерал граф Келлер тоже жил в мире иллюзий и уже не знал истинных настроений своих войск.
Впрочем, можно думать, что его мало интересовало, как поступят его офицеры и солдаты. Он знал, как надо поступить ему самому и поступал так.
- Я христианин, – сказал он генералу Маннергейму, – и думаю, что грешно менять присягу…»
А.И. Деникин вспоминал: «Граф Келлер заявил, что приводить к присяге свой корпус не станет, так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты… "Князь Репнин 20 века" после судебной волокиты ушел на покой, и до самой смерти своей не одел машкеры…»
После этого генерал Келлер, который изначально был не ко двору у новых правителей, был отправлен в отставку к их вящей радости, а его место занял генерал Крымов, вначале приветствовавший революцию, а через несколько месяцев покончивший с собой при виде её плодов со словами: «Я слишком люблю свою Родину, чтобы увидеть, как она погибнет».
16 марта 1917 года Федор Артурович отдал свой последний приказ: «Сегодняшним приказом я отчислен от командования славным 3-м кавалерийским корпусом. Прощайте же все дорогие боевые товарищи, господа генералы, офицеры, казаки, драгуны, уланы, гусары, артиллеристы, самокатчики, стрелки и все служащие в рядах этого доблестного боевого корпуса!
Переживали мы с Вами вместе и горе, и радости, хоронили наших дорогих покойников, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, радовались достигнутыми с Божьей помощью неоднократным успехам над врагами. Не один раз бывали сами ранены и страдали от ран. Сроднились мы с Вами. Горячее же спасибо всем Вам за Ваше доверие ко мне, за Вашу любовь, за Вашу всегдашнюю отвагу и слепое послушание в трудные минуты боя. Дай Вам Господи силы и дальше служить также честно и верно своей Родине, всегдашней удачи и счастья. Не забывайте своего старого и крепко любящего Вас командира корпуса. Помните то, чему он Вас учил. Бог Вам в помощь!»
Говорят, что в то время Федор Артурович часто вспоминал слова Святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Бог отнимет благочестивого Царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами». Под звуки «Боже, Царя храни!» шестидесятилетний генерал прощался со своими солдатами и офицерами, принимая их последний парад. В глубокой горести и со слезами провожали его бойцы, боготворившие своего легендарного командира.
После этого Ф. А. Келлер перебрался в Харьков, где жила его семья. За годы войны он бывал там дважды, когда проходил лечение от полученных ранений. В телеграмме из Харькова в Петроград министру-председателю Керенскому он писал: «В виду того, что моя служба Отечеству в армии очевидно более не нужна, ходатайствую перед Временным правительством о разрешении мне последовать за Государем Императором Николаем Александровичем в Сибирь и о разрешении мне состоять при Особе Его Величества, оставаясь по Вашему усмотрению в резерве чинов или будучи уволен с причитающейся мне пенсиею в отставку. Согласие Их Величеств иметь меня при Себе сочту для себя за особую милость, о которой ввиду невозможности для меня лично о ней ходатайствовать очень прошу Вас запросить Государя Императора и в случае Его на это согласия не отказать в приказании спешно выслать мне в Харьков пропуск на беспрепятственный проезд и проживание в месте местопребывания Их Величеств». В этом Келлеру было отказано. По свидетельству Н. Д. Тальберга, Федор Артурович открыто жил в Харькове и не скрывал своих монархических убеждений, фактически находясь под защитой своих бывших подчиненных. Тронуть заслуженного генерала не посмели даже в декабре 1917 года, когда Харьков впервые заняли красные войска. Более года Ф. А. Келлер был далек от активной политической деятельности, работал над своими воспоминаниями о Великой войне, которые, по-видимому, погибли в годы смуты.
После Брестского мира, по заключенному Центральной радой соглашению войска Германии и Австро-Венгрии оккупировали почти всю территорию Украины. 23 марта (5 апреля) немцы заняли Харьков, в котором находился Ф. А. Келлер. Нетрудно догадаться, что испытывал боевой генерал при виде вчерашних противников, празднующих победу. Встретившемуся с ним в июне 1918 года генерал-майору Б. И. Казановичу Фёдор Артурович говорил, что "почти не выходит на улицу, так как не переносит вида немецких касок". Германское влияние и германские деньги стали основными причинами, по которым Келлер с большим недоверием отнесся к формированию летом 1918 года в Киеве союзом "Наша Родина" Южной армии.
Вскоре немцы, нуждавшиеся в твёрдой власти на богатой территории Украины, разогнали Центральную раду и заменили её правительством гетмана П.П. Скоропадского, который упразднил Украинскую народную республику и ввел в созданной Украинской державе единоличное диктаторское правление.
К происходящему на Украине Келлер относился неоднозначно. С одной стороны, создание независимого украинского государства и немецкая оккупация были для него неприемлемыми, но с другой – некоторые обстоятельства позволяли надеяться на изменение ситуации к лучшему: в Киеве работали монархические организации, и были надежды на появление вооруженной силы, открыто провозгласившей бы борьбу за восстановление монархии. Предполагая, что кадры армии Украинской державы могут быть впоследствии использованы для создания армии монархической, Федор Артурович открыто не осуждал П.П. Скоропадского.
Летом 1918-го года Келлер совершил поездку на Юг России, побывал в Екатеринодаре, только освобожденном к тому времени от большевиков Добровольческой армией, и Крыму, где жила вдовствующая Императрица Мария Федоровна. Взаимоотношения Ф. А. Келлера с Добровольческой армией, имевшей в его глазах республиканскую окраску, не были простыми. С одной стороны, убеждения Федора Артуровича делали невозможным борьбу против большевиков в ее рядах, с другой – политическая ситуация на Юге России и немецкая оккупация Украины приводили его к мысли о необходимости как минимум совместной работы против общего врага – большевиков. Еще до поездки в Екатеринодар 20 июля (2 августа) граф направил письмо М. В. Алексееву, одновременно разослав его копии ряду других политических деятелей: "Единственной надеждой являлась до сих пор для нас Добровольческая армия, но в последнее время и к ней относятся подозрительно, и подозрение, вкравшееся уже давно, растет с каждым днем… Большинство монархических партий, которые в последнее время все разрастаются, в Вас не уверены, что вызывается тем, что никто от Вас не слышал столь желательного, ясного и определенного объявления, куда и к какой цели Вы идете сами и куда ведете Добровольческую армию. Немцы это, очевидно, поняли, и я сильно опасаюсь, что они этим воспользуются в свою пользу, то есть для разъединения офицерства…
Боюсь я также, что для того, чтобы отвлечь от Вас офицеров, из которых лучший элемент монархисты, немцы не остановятся перед тем, чтобы здесь в Малороссии или Крыму формировать армию с чисто монархическим, определенным лозунгом. Если немцы объявят, что цель формирования – возведение законного Государя на Престол и объединение России под Его державою, и дадут твердые гарантии, то для такой цели, как бы противно ни было идти с ними рука об руку, пойдет почти все лучшее офицерство кадрового состава.
В Ваших руках, Михаил Васильевич, средство предупредить еще немцев (чистым намерениям коих я не верю), но для этого Вы должны честно и открыто, не мешкая, объявить – кто Вы, куда и к какой цели Вы стремитесь и ведете Добровольческую армию.
Объединение России великое дело, но такой лозунг слишком неопределенный, и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказанное, так как каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, который может быть только прирожденный, законный Государь, умалчиваете. Объявите, что Вы идете за законного Государя, если Его действительно уже нет на свете, то за законного же Наследника Его, и за Вами пойдет без колебаний все лучшее, что осталось в России, и весь народ, истосковавшейся по твердой власти…"
Не встретив поддержки своим монархическим взглядам у Алексеева и Деникина, Келлер вернулся на Украину. Съехавшиеся в Киев правые деятели желали видеть Федора Артуровича во главе монархической Южной армии, создаваемой ими при помощи германских военных. Келлер отказался. «Здесь, - отмечал он, - часть интеллигенции держится союзнической ориентации, другая, большая часть – приверженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации». После этого в Киев прибыли псковские монархисты от имени Северной армии, по окончании формирования готовившейся принести присягу «законному Царю и Русскому государству». В полках вводились старые уставы и прежняя униформа с добавлением нашивки – белого креста на левом рукаве; в Пскове развешивались плакаты с именами известных генералов – Юденича, Гурко и Келлера как вероятных вождей. "Совет обороны Северо-Западной области" предложил ему возглавить формируемую Северную армию, монархическую по своей идеологии, создаваемую в районе Пскова. После некоторых раздумий Ф.А. Келлер согласился, не зная, что, по свидетельству очевидца, «он бы ничего не нашел там, кроме разрозненных и слабых полупартизанских отрядов, зависимых от немцев, не имевших дисциплины и не доверявших своему командиру, генерал-майору Вандаму», и сразу же приступил к формированию штаба Северной армии, обещав «через два месяца поднять Императорский штандарт над священным Кремлем». В выпущенном «Призыве старого солдата» генерал Келлер писал: «Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою, а сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков... За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы - настало время исполнить свой долг... Время терять некогда - каждая минута дорога! Вспомните и прочтите молитву перед боем, - ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию».
По приезде в Киев (1918) Фёдор Артурович продолжал собирать вокруг себя офицеров для будущей армии. Был установлен нарукавный знак армии - Православный восьмиконечный серебряный крест. (Существовал еще т. н. нагрудный «Крест генерала Келлера» - белый мальтийский крест, эмблематически аналогичный кресту обетного рыцаря Мальтийского ордена, - о котором сохранились сведения как о награде). В Киеве за несколько дней до планируемого отъезда во Псков митрополит Антоний (Храповицкий) отслужил в Киево-Печерской лавре молебен, давая графу Келлеру свое благословение. Благословил его и Патриарх Тихон. В 1967 Е.Н. Безак, супруга известного киевского монархиста Ф.Н. Безака свидетельствовала: «Патриарх Тихон прислал тогда через епископа Нестора Камчатского графу Келлеру (рыцарю чести и преданности Государю) шейную иконочку Державной Богоматери и просфору, когда он должен был возглавить Северную Армию…»
По прибытии в Киев 30 октября (12 ноября), Ф.А. Келлер уже 2 (15) ноября отправил телеграмму генералу А.И. Деникину, поставив Северную армию в зависимость от Екатеринодара и выразив готовность в случае отрицательного ответа отказаться от этой должности: "Признаете ли Вы меня командующим Северной Псковской монархической армией или мне следует сдать эту должность? Если признаете, то с какими полномочиями? Необходимо разрешение принять меры к охране разграбляемых в Малороссии военных складов, воспользоваться украинскими кадрами и продолжать формирование, для чего необходим немедленный отпуск денег, которые можно добыть в украинском правительстве". Командующий Добровольческой армии ответил на письмо Келлера "принципиальным согласием", что фактически, несмотря на имевшиеся расхождения в политических взглядах, делало Федора Артуровича подчиненным А.И. Деникина.
Однако, вскоре, ситуация резко изменилась. Германия заключила перемирие со странами Антанты и готовилась вывести свои войска с Украины. Части гетманской армии, созданные летом 1918 года, не представляли серьезной боевой силы. В этой обстановке Скоропадский обратился к Ф.А. Келлеру с предложением возглавить "все вооруженные силы, действующие на территории Украины". Келлер, по словам генерала В. А. Кислицина, принял предложение гетмана, понимая отказ в этой ситуации как уклонение "от поддержки страны в критический момент". Возглавив войска Украинской державы, Ф.А. Келлер полагал, что в его распоряжении находятся также и кадры его Северной армии, и отдельные подразделения Южной и Астраханской армий, а также офицерские дружины на территории Украины, больше тяготевшие к Добровольческой армии. Фактически Федор Артурович воспринимал свою деятельность на посту главнокомандующего как начало объединения всех антибольшевистских сил на Юге России. "До сведения моего дошло, – писал он вскоре после назначения, – что некоторые из призванных… отказываются принимать участие в подавлении настоящего восстания, мотивируя это тем, что они считают себя в составе Добровольческой армии и желают драться только с большевиками, а не подавлять внутренние беспорядки на Украине. Объявляю, что в настоящее время идет работа по воссозданию России, к чему стремятся Добровольческая, Донская, Южная, Северная и Астраханская армии, а ныне принимают участие и все вооруженные силы на территории Украины под моим начальством. На основании этого все работающие против единения России почитаются внутренними врагами, борьба с которыми для всех обязательна, а не желающие бороться будут предаваться военно-полевому суду как за неисполнение моих приказов".
Вскоре после назначения Ф.А. Келлером был образован Совет обороны, в который вошли многие представители монархических кругов Киева. Федор Артурович отдавал приказания министрам и вызывал их к себе для доклада, со свойственной ему откровенностью он не признавал искусственной украинизации, проводимой державным правительством. "В высокой степени достойный и храбрый генерал, граф Келлер, – вспоминал А.И. Деникин, – как политический деятель был прямо опасен своими крайними убеждениями, вспыльчивостью и элементарной прямолинейностью. Уже на третий день по пришествии к власти он написал приказ – призыв о восстановлении монархии, от распространения которого его, однако, удержал "блок", считавший такое обращение к пылающей Украине преждевременным".
Такая политика уже в скором времени привела к серьезному конфликту с правительством Украинской державы и отставке Ф.А. Келлера. Генералу было заявлено, что он "неправильно понимает существо своей власти: ему не может быть подчинена власть законодательная, какою до созыва Державного сейма является Совет министров" и поставлено в вину то, что в своих воззваниях он "говорит об единой России, игнорируя вовсе Украинскую державу". В ответ на это Ф. А. Келлер потребовал всей полноты власти. В тот же день П.П. Скоропадский издал приказ об его отставке и назначении на место Федора Артуровича его заместителя – генерал-лейтенанта князя А.Н. Долгорукова. Прощаясь, Келлер объяснял причины своего ухода: "1. Могу приложить свои силы и положить свою голову только для создания Великой, нераздельной, единой России, а не за отделение от России федеративного государства. 2. Считаю, что без единой власти в настоящее время, когда восстание разгорается во всех губерниях, установить спокойствие в стране невозможно".
За десять дней, которые Фёдор Артурович занимал пост Главнокомандующего, имея в своём распоряжении далеко не самые сильные в боевом отношении части, он, тем не менее, успел несколько улучшить ситуацию с обороной Киева. Необученная и необстрелянная гетманская гвардия, до этого терпевшая на фронте неудачи, с приездом на фронт Ф. А. Келлера неожиданно перешла в наступление, отбросив в первом же бою петлюровцев и захватив четыре орудия. Старый генерал лично вел цепи в атаку, прихрамывая и опираясь на палку.
1 (14) декабря в Киев вошли войска Петлюры. Гетман Скоропадский и главнокомандующий украинскими войсками князь А.Н. Долгоруков, несмотря на данные им ранее обещания "умереть среди вверенных ему войск", бежали, а отправленный менее трех недель в отставку Ф. А. Келлер продолжал оставаться в городе. Один из его подчиненных вспоминал: «Когда оставленное своими штабами русское офицерство, металось из стороны в сторону по Киеву в поисках тех, кому слепо вверило свою судьбу, группе офицерства пришла мысль обратиться к графу Келлеру, жившему тогда уже на частной квартире с просьбою стать во главе остатков войск и вывести их из Киева. Времени для рассуждения не было и граф Келлер, отлично понимавший в душе всю трудность и даже безнадежность такой попытки, не счел, однако, возможным не пойти на зов русского офицерства»…
Совсем недавно, когда большевики пришли к власти, в Москве офицеры и юнкера также бросились с аналогичной просьбой к прославленному и прежде обласканному Государем генералу Брусилову. Но тот, всегда безошибочно угадывавший, откуда дует ветер, лицемерно ответил им, что будет исполнять приказания Временного правительства, которому присягал, доподлинно зная, что правительства этого больше не существует.
Не таков был граф Келлер. «Часов около двух неожиданно раздался звонок и в переднюю вошли три вооруженных винтовками офицера, старший из которых заявил мне, что дружина, сформированная Долгоруковым и записавшаяся в состав "Северной армии", не желает сдаваться уже входящим в город войскам Петлюры и просит меня принять ее под мое начальство, вывести из города, куда я хочу, и что к этой дружине примкнула еще конная сотня (пешком), тоже сформированная для "Северной армии", с тем же намерением не сдавать оружия. О других войсках имелось сведение, что они собрались у городского музея с намерением пробиться на Дон, но что во главе их нет начальства.
Что было делать, выбраться из города, уже со всех сторон занимаемого противником, было не легко, но при некоторой энергии я полагал все же еще возможно было пробиться и выйти к Днепру, к тому же мне казалось, что если противник увидит организованное войско, готовое вступить в бой, то он согласится пропустить без сопротивления и кровопролития все добровольческие дружины на Дон, т. к. задерживать их в Киеве у него никакого расчета быть не могло. В виду таких соображений, считая себя не вправе оставить на произвол судьбы обратившиеся за моей помощью части, я, взяв с собою данные мне на хранение "Советом Обороны Северо-Западных губерний" в запечатанной наволочке, "как мне сказали", 700000 руб., приказал мне моему денщику Ивану привезти мне на извозчике самые необходимые вещи и белье в гостиницу на Крещатике, сел на автомобиль и поехал в сопровождении офицеров, приехавших за мной и полковника Пантелеева на сборный пункт в помещение, занимаемое дружиной полковника Всеволожского.
Как только мы доехали до угла и повернули на Банковскую улицу, наш автомобиль начали обстреливать из домов и из-за домов, а когда мы выехали на середину улицы, то послышалось что-то вроде залпа, но, несмотря на близкое расстояние - ни одной пулей в нас обстреливавшие нас волшебные стрелки не попали. Не скажу, чтобы, войдя в помещение дружины в гостинице "Бояр" на Крещатике, я вынес бы хорошее впечатление: большинство офицеров было без оружия и как будто совершенно не собиралось уходить, а тем более немедленно вступить в бой для того, чтобы пробиться через окружающее их кольцо неприятеля. Когда я скомандовал "в ружье", то заметил, что, во-первых, не было ни начальников, повторивших команду и строивших свои взводы, [во-вторых,] не было и порядка и по-видимому дисциплины. Подошедший конный отряд, хотя и произвел на меня лучшее впечатление, но и он при моем приказании выслать авангард в цепочку долго мялся на месте и, очевидно, не знал, как исполнить это простое приказание, так что мне самому пришлось выслать дозорных и организовать движение по улице. Автомобиль, на который были погружены пулеметы, за нами не двинулся и я его впоследствии и не видел. Уже не доходя Думы, от дозоров донесся крик: "идут петлюровцы" - и все, что было впереди, бросилось назад и сбилось в одну кучу. Я приказал свернуть в переулок, рассчитывая избежать встречи и кровопролития и боковыми улицами вывести отряд к музею, где по сведениям собрались уже дружины Кирпичева и Святополк-Мирского. Не успели мы пройти и 30 шагов, как из-за Думы послышалось несколько редких выстрелов, думается мне провокаторских - ни одна пуля близко не просвистела, но в моем отряде произошло замешательство. Около меня осталось не более 50 человек, уменьшавшихся при каждом повороте в следующую улицу, и к приходу нашему к Софийскому собору было лишь 30 человек, которых я благополучно и довел до Михайловского монастыря, в ограде которого все почувствовали себя почти в безопасности…»
Перед тем как возглавить безнадёжный поход, Ф.А. Келлер испросил благословения у Владыки Нестора, который позже вспоминал о том вечере: «…граф Келлер решил с остатками офицеров прорваться из Киева, чтобы соединиться с Добровольческой армией.
С предложением мне присоединиться к его отряду граф Келлер прислал в Михайловский монастырь своего адъютанта Пантелеева, кавалергарда, племянника М. В. Родзянко. Я отправился с ним в штаб графа на Крещатик и, видя безнадежность его плана, стал убеждать гр. Келлера не рисковать жизнью своей и офицеров, ибо из города выхода не было, так как петлюровские войска окружили Киев.
Граф все же просил его благословить, оставшись твердо при своем решении - прорываться из Киева с 80 офицерами.
Тяжело вынужденно благословлять на предприятие, которое рассудок ясно изображает, как невыполнимое. Получив благословение, граф ушел с офицерами, а я вернулся в монастырь с чувством тяжкого гнета на душе и с опасением за участь этого отряда…»
После короткого боя у Городской думы, в ходе которого, петлюровцы были отброшены, генерал Келлер обронил:
- Бывают такие победители, которые очень похожи на побежденных…

Глава 2.

Граф Федор Артурович Келлер родился 12-го октября 1857-го года в Курске, в семье военного. Представители этого старинного рода традиционно занимали высокие посты на Государевой военной и дипломатической службе. Не стал исключением и Фёдор Артурович, воспитывавшийся в приготовительном пансионе Николаевского кавалерийского училища. В это время назревала Балканская война. Боснийские сербы и болгары, находившиеся под турецким владычеством и угнетаемые магометанами, подвергались чудовищным мучениям за Христову веру. В Болгарии бесновались горцы-черкесы, бежавшие туда от русского оружия с Кавказа; привыкшие повсюду жить разбоем, они обирали крестьян, насиловали женщин, угоняли в рабство молодежь. В Боснии лютовали албанцы-арнауты. Но настал долгожданный момент, когда в славянских землях поднялось знамя восстания, и прозвучал призыв: «С верою в Бога – свобода или смерть!» Против непокорного народа двинулись турецкие войска, производившие истребления тысячами и десятками тысяч. Из отрубленных голов строились высокие башни. Привозимые в Россию болгарские сироты рассказывали своим избавителям о страшных, изощренных злодеяниях, творимых в родных селениях. Едва уцелевшие, они вспоминали о том, как перед посаженными на колья детьми черкесы живьем сдирали кожу с их родителей, как на глазах поруганных матерей солдаты в красных фесках подбрасывали и ловили на штык младенцев, как гордились иные башибузуки особенным умением – для потехи разорвать голыми руками пополам схваченного за ножки грудного ребенка. Всем сердцем откликнулись русские люди на боль братских народов: в городах и деревнях собирали пожертвования, вся огромная страна провожала отъезжавших на Балканы добровольцев.
В апреле 1877-го года произошло давно ожидаемое и призываемое русским обществом событие: Император Александр Второй объявил о начале войны с Турцией. Офицерская молодежь стремилась к жертвенному подвигу, простые солдаты и именитые генералы испытывали одни чувства. С фронта приходили вести о русском героизме и первых потерях; в России люди перечисляли крупные суммы на раненых воинов, а записывались неизвестными. 19-летний Федор Келлер без ведома родителей вступил в 1-й Лейб-драгунский Московский полк нижним чином на правах вольноопределяющегося и отправился на войну. Примером для него был двоюродный брат Федор Эдуардович Келлер, молодой подполковниа, недавно окончивший Николаевскую академию Генерального штаба и в числе нескольких тысяч русских добровольцев отправившийся на Балканы. Поступив на службу в Сербскую армию, он вскоре прославил себя дерзкой вылазкой-рекогносцировкой накануне большой битвы при Фундине, а чуть позже разгромил турок в схватках в долине Моравы. Под его началом русские и болгарские добровольцы отражали набеги головорезов-башибузуков и подавляли мятежи боснийских мусульман. Прирожденный воин, каковыми являлись все Келлеры, Федор Эдуардович был удостоен за свои ратные труды высших военных наград княжества, врученных ему сербским командованием… Его имя и сегодня помнят на Балканах наряду с именем Скобелева.
Современный исследователь так описывает переправу драгун через пограничный Дунай: «Длинные колонны пленных потянулись мимо заваленных мертвыми телами траншей. И вот, теперь кавалеристам наряду с прочими частями предстояло морозной зимой преодолеть по горным проходам хребты Балкан – подвиг, сравнимый с великими деяниями не знавших поражений суворовских богатырей. Шли налегке, оставив обозы. Узкие, скользкие тропы вились между глубоких пропастей и снежных заносов; крутость подъема не позволяла ехать верхом, вынуждая вести коней в поводу. Костры на привалах не жгли, чтобы не привлекать внимания турок. Спускаться с круч драгунам приходилось, держась за поводья лошадей, скатывавшихся вниз по склону на задах…» Испытав все тяготы войны, граф Келлер любил повторять, что на войне все трудно, а невозможного на свете нет, и считал необходимым требовать от молодых людей, мечтавших носить офицерские погоны, прослужить хоть один год вольноопределяющимся в рядах, чтобы лучше узнать внутренний мир рядовых бойцов и тем разрушить стену непонимания, столь часто возникающую, своими личными качествами приобрести их доверие и расположение.
Когда 1-й Лейб-драгунский Московский полк присоединился к колонне легендарного генерала Скобелева, Фёдор Артурович встретил своего вернувшегося из Сербии брата, только что возглавившего штаб Скобелева вместо раненого Куропаткина. В последовавших боях под Шейновым и Терновым юный «вольнопер» выказал такую молодецкую удаль, что был отмечен знаками отличия Военного Ордена – серебряными солдатскими Георгиями 3-й и 4-й степеней, пожалованными ему собственноручно Главнокомандующим армией. В день жестокого шейновского сражения, когда едва спустившиеся с горных высот пехотные батальоны под грохот барабанов и с развернутыми знаменами атаковали по открытой равнине осыпающие их огнем неприятельские редуты и укрепленный лагерь турецкого паши, отличились сразу оба Келлера. Много позже Федор Артурович с нарочитой скромностью отзывался о заслуженных в ту пору боевых наградах, неизменно сиявших на его генеральском кителе: «Сам не знаю за что! Первый крест получил по своей неопытности: ординарцем вез приказание и вместо штаба наскочил на турецкий окоп. Турки обстреляли меня, а начальство увидало и наградило. А второй крест за то, что проскакал горящий мост. Вот и все!»
Через полтора месяца после окончания войны 20-летний граф Келлер был произведен за отличие в первый офицерский чин – в прапорщики своего полка, а после выдержал в Тверском кавалерийском юнкерском училище экзамен на право производства в следующие чины.
Половину жизни Фёдор Артурович прослужил в драгунских полках, пройдя путь от командира эскадрона до полкового командира. В 1905-м году он был отправлен на усмирение переведенной на военное положение Польши. Исполняя обязанности временного Калишского генерал-губернатора, Келлер подвергся нападению революционеров: раненый и контуженный при взрыве брошенной в него бомбы, он избежал гибели лишь благодаря собственной ловкости, позволившей ему поймать снаряд на лету…
В 1907-м году Николай II назначил графа флигель-адъютантом с зачислением в свою Свиту и производством в генеральский чин. Дворцовый комендант Воейков, близко знавший Келлера в бытность его командиром Лейб-гвардии Драгунского полка, назвал Федора Артуровича в своих записках «истинно русским, кристально чистым человеком, до мозга костей проникнутым чувством долга и любви к Родине».

«Воин с головы до пят, богатырь двухметрового роста Федор Артурович Келлер в трудные моменты лично водил полки в атаку и был дважды ранен. Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования», - вспоминал А.Г. Шкуро. Такого-то человека избрали своим вождём оставшиеся в Киеве офицеры. Во время войны о генерале, по праву считавшимся лучшим кавалерийским начальником, с восторгом писали газета. Об удивительной популярности Ф.А. Келлера в русском обществе говорит тот факт, что служить к нему убегали из дома 15-летние и даже 13-летние мальчишки из вполне благополучных и даже богатых семей… Эти мальчишки оказались и в его отряде холодной киевской ночью. Один из них, чудом уцелевший юнкер, писал в эмиграции: «...В последний день перед приходом петлюровцев мы, конвойные, - самая верная была часть - решили остаться в Киеве и воевать с петлюровцами. Я получил винтовку и решил оставаться верным до последнего... и в последний день, помню, я уже с винтовкой в руках решил пообедать в городе... пошел в такой маленький ресторан в подвале, в котором мы с родителями иногда обедали... зашел туда и вижу: сидят мама, папа и Коля... я к ним присел, поставил винтовку в угол, съел там какой-то борщ или не знаю что, а потом говорю им: "До свиданья, я теперь иду воевать с петлюровцами". Они говорят: да нет, да то, да сё... "Нет, не могу. Вот иду". Взял свою винтовку в руки и пошел.
Вылез на улицу, там офицерские взводы собрались, во главе был... кажется, Скоропадский уже был сброшен, и командовал граф Келлер, тоже кавалергард, сам командует этой горсточкой офицеров, которые решили пробиваться на юг через петлюровские ряды.
Пролом на юг был очень короткий. Мы вышли на Крещатик, это главная улица Киева, впереди шел граф Келлер, за ним конвой: мы и другие офицеры, группа войсковая, - и пошли по Крещатику, впереди единственная была подвода, ломовая телега, которая везла казенные деньги и что-то еще, в основном все шли пешком, вооруженные кто винтовкой, кто карабином, кто чем; вышли мы на этот широкий Крещатик и двинулись по нему в сторону юга, не прошли ста шагов приблизительно, как вдруг перед нами стена петлюровцев, сплошная от дома до дома, все занято, их было очень много... Пешие... на нас двигаются...
Мы остановились как вкопанные, и тогда Келлер говорит, я помню эту фразу: "Заворачивай оглобли". Мы завернули оглобли и пошли обратно, и тут Келлер нам сказал: "Господа, должен вам сказать, что дело наше проиграно, расходитесь по домам, кто куда может". Мы остановились на небольшой площади, окруженные, улицы там проходили наверху над нами... И лестница была в стене вделана... И нас поливают из пулеметов и из ружей сверху, а мы на этой площади как в котловине оказались...
Келлер говорит: "Надо штурмовать эту лестницу каменную, чтобы выбить тех, кто нас там обстреливает". Мы бросились на лестницу - как ни странно, впереди были: один кадет, мальчишка лет семнадцати, и я, мы вдвоем по этой лестнице пустились, а там наверху нас поливали, при виде этого за нами другие пошли, а увидев, что добровольцы поднимаются по лестнице, наверху сиганули. Значит, мы поднялись, и тут был последний момент прощания с Келлером, его надо было спрятать. Было решено спрятать его в каком-то монастыре, и нас осталось при нем только пять человек конвойцев, остальные все рассиропились... и вот мы его проводили до этого монастыря тут же в городе... проводили до дверей, он вошел, попрощался с нами и говорит: "Теперь тоже разбредайтесь, как можете"».
Отряд графа Келлера быстро растаял, и лишь прядка 70 человек пробились с ним к Софийской площади, где получили приказание разойтись. Сам Фёдор Артурович с несколькими приближёнными направился в Михайловский монастырь.
Офицер Н.Д. Нелидов вспоминал: «Граф поместился в келлии, офицеры в монастырской чайной. На маленьком совещании решено было отпустить остатки отряда, так как сопротивление было бессмысленно.
Граф прошел к офицерам.
Там было около 40 человек. В коротких и теплых выражениях он поблагодарил гг. офицеров, с каждым из них попрощался и со слезами на глазах смотрел, с каким отчаянием уходившие в неизвестность старались испортить оружие и с какою горечью бросали его. Тяжело было всем и слезы на глазах бесстрашного героя разрывали сердце на части…»
Князь П.М. Бермонт-Авалов писал: «Имя графа было слишком популярно, - писал, - чтобы тяжелое положение его прошло бы незаметно. Не только русские сердца дрогнули в тревоге за участь графа, но даже бывшие враги его по войне - германцы сочли своим долгом принять все меры к его спасению».
Однако, генерал не пошел на попытку его освобождения, предпринятую штабом германского командования. "...Приехал полковник Купфер с германским майором. Последний предложил графу поехать в германскую комендатуру, где он ручался за безопасность. Граф, хотя и владевший прекрасно немецким языком, но глубоко не любивший немцев, по-русски, через Купфера, отказался.
Несмотря на отказ, мы вывели графа почти силой из келлии во двор и довели уже до выхода из ограды. По дороге, по просьбе майора, накинули на графа немецкую шинель и заменили его огромную папаху русской фуражкой, чему он нехотя подчинился. Когда же майор попросил его снять шашку и Георгия с шеи, чтобы эти предметы не бросались в глаза при выходе из автомобиля, граф с гневом сбросил с себя шинель и сказал: "Если вы меня хотите одеть совершенно немцем, то я никуда не пойду". После чего он повернулся и ушел обратно в келлию. Ни мольбы, ни угрозы не могли уже изменить его решения", - вспоминал Н.Д. Нелидов.
В это время в монастырь явились петлюровцы и начали производить обыск. По воспоминаниям генерала В. Н. Воейкова, «монахи предложили графу Келлеру провести его потайным ходом в обысканный уже корпус; но генерал не только не согласился на это, но приказал одному из адъютантов сообщить производившим обыск, что он находится в монастыре. Тотчас же прибыл патруль, объявивший графа и его адъютантов арестованными, и к ним был поставлен караул из сечевых стрельцов...»
Находясь под арестом, Келлер писал в дневнике: «Просидев несколько дней под караулом, я убедился, что мои опасения были напрасны, все чины караула относились все время к нам не только вежливо, но даже предупредительно и я ни одного слова упрека предъявить им не могу, а, напротив, должен быть благодарен как командиру батареи, так и солдатам за те мелкие услуги, которыми они облегчали наше заключение. Эти дни памятны мне еще и тем милым самоотверженным отношением к нам нескольких дам, живущих в Киеве. Так, М. . Сливинская, которой родной сын был арестован и муж далеко не в безопасности, все же находила время ежедневно заходить к нам, приносить нам продукты и справляться о наших нуждах. Елена Николаевна Бенуа ежедневно находила время прибегать к нам с другого края Киева, приносить папиросы, съедобное и нашла даже где-то на мой рост штатское платье на тот случай, что от меня потребуют, чтобы я снял погоны. Моя милая племянница Н. Келлер, с которой я только один раз встретился на пять минут, несмотря на то, что была покинута, без денег, своим мужем в Киеве и что при падении несколько дней тому назад ушибла себе ногу, ежедневно приходила нас навещать и заваливала нас котлетами, ветчиной, колбасой и даже конфетами. Как я был бы счастлив, если в будущем мне удастся услужить и сделать доброе этим славным русским женщинам.
(…)
Часов около 11 вошел к нам в келлию командир батареи с довольно смущенным видом, на который я, привыкший за последние дни относиться к нашим сторожам с доверием, не обратил внимания, и заявил мне, что он получил приказание меня обезоружить. Одновременно с ним вошли 3 солдата, сразу наведшие винтовки на меня. На мой вопрос, откуда исходит такое приказание, он мне ответил, что от коменданта. Вся эта компания, несмотря на усилие казаться воинственной и решительной, скорее показалась мне смешной, т. к. командир, ставший между мной и дверью, ведущей в мою спальню, где было мое оружие, с трудом вытащил свой револьвер, а его подчиненные очевидно с винтовками были мало знакомы, так что у одного из них затвор был не довернут, а другой, наведя на меня дуло, копался, стараясь засунуть патрон в коробку, что ему плохо удавалось. Я в это время сидел на диване и, если захотел бы, то, конечно, успел бы до первого выстрела отскочить за дверь, но этим мог бы вызвать стрельбу по моим ординарцам, к тому же обращение к нам последних дней доказало, что оскорблений и истязаний ожидать мне нечего. Правда, я не ждал обезоружения, так как после трех дней, в которые я не воспользовался оружием и не нарушил данного мною честного слова ни обороняться, ни бежать, казалось бы, должны отпасть всякие сомнения насчет нашего дальнейшего поведения. Очевидно все клонилось только к исполнению формальности и того, что эти люди прочли в уставах, и силятся исполнить все по правилам уставов и инструкций, но делают это часто невпопад, что, конечно, немудрено при молодости армии. Моя шашка и револьвер были взяты, я остался сидеть на диване, не протестуя, но очевидно мой насмешливый вид оскорбил одного из солдат, так как он задал мне вопрос: "Разве это смешно?" - На это я ответил: "Конечно смешно наводить три винтовки на безоружного старика, которого этим ведь не испугаешь. Лучше было бы просто попросить его и взять оружие".
Ф.А. Келлер, не раз бывавший на краю смерти (за войну он получил три ранения, из которых два тяжёлых), давно перестал бояться её, и теперь основной заботой его было спасти остававшийся при нем "отрядный штандарт" - неодушевленный символ его воинской чести. В этом ему, рискуя жизнью, помог епископ Нестор, вспоминавший: «…По окончании Литургии я решил исполнить поручение графа Келлера и постарался пройти к нему. Без панагии на груди, под видом простого монаха с просфорой, я прошел в дверь, где был расположен штаб сечевиков, и, поднявшись на 2-й этаж, не обращая внимания на часовых, стоявших у келлии графа, смело открыл дверь и прошел к пленнику. Быстро благословив узников и приняв от графа пакет, я тотчас же вышел из комнаты. Стражи уже у дверей не было.
Конечно, я сразу понял, что мне грозит опасность, и был готов ко всяким неожиданностям.
Только лишь я подошел к крыльцу, чтобы выйти за ограду обители, как из комнаты штаба выбежали какие-то петлюровские офицеры и закричали на меня по-украински - на каком основании был я у графа Келлера без разрешения. Я ответил им по украински же: "шо це таке, я ж монах, та принес святый хлиб до графа, та и все".
В ответ я получил удар по затылку кулаком и пинок в спину такой, что у меня искры из глаз посыпались, и я кубарем полетел со ступеней крыльца за ограду.
Очнувшись и встав с земли, я пошел, не оглядываясь, вокруг храма, думая только о том, чтобы скорее унести ноги, так как иначе меня неминуемо должны были арестовать.
Вход в корпус, где находилась моя келлия, был рядом с крыльцом штаба, но, чтобы замести следы, я не пошел прямо к себе, а обошел храм.
Через две минуты уже по всему двору монастыря бегали солдаты и кричали: "где тот монах, що ходыв до грахва Келлера?"".

Глава 3.

Занявшие Киев петлюровцы жестоко расправлялись с офицерами. Мариинский парк в Киев превратился в братскую могилу офицеров Русской Армии и Флота.
В дневнике вдовствующей Государыни Марии Феодоровны сохранились такие записи:
(16.12.1918): "…Говорят, будто убиты граф Келлер и все члены его штаба, - это страшное несчастье, ведь он самый разумный и самый энергичный из всех и знал, что нужно делать. Все же остальные действуют словно бы вслепую".
(28.1.1919): "Приняла двух офицеров моего Псковского полка, прибывших из Ростова. Я испытала душевное потрясение, снова увидевшись с ними после всех этих страшных событий, случившихся в наше грустное время. Слушать их было весьма интересно, они рассказывали о героической смерти бедного графа Келлера и Пантелеева. Когда эти мерзавцы явились, он вышел к ним и сказал: "Я знаю, что вы хотите убить меня, но прежде я хотел бы помолиться Господу". Закончив молитву, он встал между двумя своими адъютантами - Пантелеевым и Ивановым - и сам скомандовал: "Пли!" Истинный герой и христианин! Какая невосполнимая потеря - и ведь совсем ни за что!"
Это случилось в ночь с 20 на 21 марта. Казаки Черноморского коша, слывшие среди современников "большевиствующими", пришли в Михайловский монастырь за графом и состоящими при нем офицерами. Арестованным они заявили, что намереваются перевести их в Лукьяновскую тюрьму. Генерал В.Н. Воейков вспоминал: "21-го декабря, в 11 часов вечера, как я впоследствии узнал, арестованных приказано было препроводить в помещение контрразведки, где находились в заключении гетманские министры и русские общественные деятели. Одновременно с выводом графа Келлера и его адъютантов, на монастырском дворе солдаты запрягли телегу. Арестованных повели по Большой Владимирской, мимо памятника Богдана Хмельницкого, по трамвайным путям. Едва они достигли того места, где пути несколько отклоняются в сторону сквера, из засады, почти в упор, грянул залп. Сраженный несколькими пулями, упал полковник Пантелеев. Тотчас патрульные открыли огонь в спину уцелевшим после залпа графу Келлеру и штабс-ротмистру Иванову. Граф был убит пулей в затылок, а штабс-ротмистр Иванов - пулей в голову и 4-мя штыковыми ударами. Окончив свою работу, доблестные республиканские солдаты разбежались. Трупы были взвалены на подоспевшую к месту убийства телегу, которая была отвезена в Михайловский монастырь и брошена сопровождавшими ее солдатами на произвол судьбы. Через некоторое время монахи доставили повозку с трупами в военный госпиталь. На следующий день тела убитых были выставлены в анатомическом театре. Родными и друзьями опознаны были Главнокомандующий Северной армией генерал граф Келлер, полковник Пантелеев и штабс-ротмистр Иванов".
В теле Федора Артуровича было одиннадцать пулевых ран. Саблю убитого генерала поднесли «головному атаману» Петлюре. Вмерзшая рядом с памятником кровь Келлера через несколько дней оттаяла, что среди киевлян породило поверье, будто кровь эта и впредь «не высохнет и ляжет на голову Украины»…
Граф Фёдор Артурович Келлер воплощал собой лучшие черты русского офицерства, того офицерства, в традициях которого была старинная заповедь: душу – Богу, сердце – Даме, жизнь – Государю, честь – никому. В соответствии с этими принципами он и жил, сохраняя всю жизнь глубокую веру в Господа, верность Династии, Государю, которому присягал и при деде которого начинал свой славный путь, и честь, ни толикой которой он не пожертвовал сиюминутным обстоятельствам, предпочтя смерть. Его жена родила ему двоих сыновей и дочь. Все они прожили долгую жизнь и обрели последнее пристанище на чужбине…

В ночь с 20 на 21 декабря 1918 года из братского корпуса киевского Михайловского монастыря вышла группа людей. Впереди молча, гордо подняв голову, шел с отчетливой военной выправкой высокий, немолодой уже, человек. На нем была шинель с золотыми погонами генерала от кавалерии Российской императорской армии и большая, «маньчжурская», папаха. Рядом двое в офицерских шинелях без погон. Этих троих окружали несколько сечевиков Осадного корпуса УНР, несших свои австрийские винтовки-«манлихеровки» наизготовку с примкнутыми плоскими штыками. Сечевиками командовал офицер, на боку которого висела австрийская сабля, в правой руке был тяжелый маузер, а левой он держал за золотые ножны саблю с усыпанной бриллиантами рукояткой. Странно в стенах одной из главных русских православных святынь звучали команды конвою, отдававшиеся на чужом для Киева галицийском диалекте…

Вышедшие расселись по саням и, выехав из монастырских ворот, поехали по занесенному снегом безлюдному городу. Буквально через минуту они выехали на Софийскую площадь, посреди которой возвышался памятник отцу Переяславской рады гетману Хмельницкому. На вздыбившемся в заснеженное небо коне, великий гетман указывал своему народу булавой на левый берег Днепра, прямо на Москву. На каменном постаменте памятника были выбиты слова «Богдану Хмельницкому Единая Неделимая Россия». Внимательный наблюдатель мог бы заметить царапины на надписи – захватившие неделю назад город петлюровцы пытались сбить ненавистную им надпись штыками.

Кавалькада подъехала к памятнику и остановилась, а арестованным приказали выйти. Когда они вылезли из саней, офицер неожиданно выстрелил из маузера в спину генералу и продолжал стрелять в уже упавшего. Сечевики открыли винтовочный огонь по двум другим, и потом добивали окровавленные лежавшие тела штыковыми ударами. В конце расправы начальник конвоя нанес, и без того изувеченным, трупам, несколько сабельных ударов, изуродовавших лица мучеников до неузнаваемости.

Так закончился жизненный путь прославленного русского военачальника, «первой шашки России», генерала Федора Келлера и его верных адъютантов – полковника Пантелеева и штабс-ротмистра Иванова.

Келлер впервые проявил свою безумную отвагу, участвуя вольноопределяющимся в Освободительной войне 1877-1878 годов – под Плевной, обороне Шипке в составе отряда генерала Радецкого, наступлении на Адрианополь и других сражениях. За подвиги при освобождении Болгарии будущий офицер был награжден солдатскими Георгиевскими крестами (Знаками отличия Военного ордена) третьей и четвертой степени.

Всероссийскую славу генерал получил уже на полях Первой Мировой. В начале войны блестящие победы его 10-й кавалерийской дивизии в сражениях у деревни Ярославице (самый большой кавалерийский бой в мировой военной истории), где была наголову разбита элитная 4-я австро-венгерская кавалерийская дивизия, и у Яворова сыграли решающую роль в победоносной для русских войск Галицийской битве. Императрица Александра Федоровна восхищенно писала: «Граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он перешел уже Карпаты и, несмотря на то, что Государь просит его быть поосторожнее, он отвечает Ему: «Иду вперед».

Хотя и ненадолго, но отторгнутые, много столетий назад, от единого русского тела, земли Червонной Руси были вновь воссоединены с Россией, что вызвало искреннюю радость большинства галицийского населения (русин, как они сами себя называли).

Впереди были не менее прогремевшие на всю Россию победы Третьего конного корпуса под командованием Келлера под Хотинами, в Заднестровском сражении, во время знаменитого Брусиловского прорыва.

К солдатским Георгиям за бои на Балканах у Келлера прибавились Георгиевские кресты этих же степеней.

Во время Февральской революции, генерал, не поддавшись общей деморализации, предложил Николаю ІІ направить свой конный корпус на столицу для подавления, гибельного в условиях войны, бунта петроградских запасных частей. Когда же монархия окончательно рухнула с отказом великого князя Михаила Александровича вступить на престол, ушел в отставку, отказавшись присягнуть Временному правительству.

После начала Гражданской войны, бывший командующий корпусом, живший с семьей в Харькове, категорически отверг, передававшееся оккупационным германским командованием на Украине через монархические круги, предложение возглавить антибольшевистские «Южную» или «Астраханскую» армии. Несмотря на то, что они, единственные в Белом движении, провозгласили лозунг восстановления монархии, убежденный монархист Келлер посчитал принципиально невозможным возглавить армию, создававшуюся на деньги Германии и в ее интересах.

И дело было, отнюдь, не в келлеровской антигерманской ориентации. Не менее пагубной для генерала виделась и зависимость от Антанты, подобно Германии, стремившейся не допустить возрождения Российской империи. Для Келлера единственно важными были национальные интересы, основой которых он считал воссоединение всех русских земель и русского народа. Как с горечью писал генерал: «Здесь часто интеллигенция держится союзнической ориентации, другая, большая часть – приверженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации».

В конце 1918 года, уже после фактического поражения Германии, Келлер принял предложение Совета обороны Псковской области возглавить формировавшуюся в Пскове «Северную армию». О ее цели – восстановить государственное единство России, генерал написал в обращении к солдатам и офицерам с призывом вступать в ряды своей армии: «Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою, а сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков… Вспомните и прочтите молитву перед боем, - ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию».

Однако возглавить Северную армию, Келлеру было не суждено. Киев, в который он приехал для дальнейшего следования в Псков, оказался замкнут в кольце петлюровских войск – железнодорожное сообщение прервалось.

Среди множества русских генералов, находившихся в то время в столице гетманской «Украинской Державы», наиболее авторитетным, пользующимся огромной популярностью, равно среди офицеров и простых солдат, был Келлер. И старый военачальник, понимая всю важность защиты Матери Городов Русских, не уклонился, несмотря на крайнюю тяжесть ситуации, от предложения своего старого армейского друга генерала Скоропадского. 18 ноября генерал был назначен Главнокомандующим Вооруженными Силами Украинской Державы.

Став Главнокомандующим, Келлер выпустил обращение к населению, в котором фактически объявил, что главной целью видит воссоздание Единой России: «Все, кто любит Родину и стремится к ее воссозданию, будут всеми силами поддерживаться правительством, враги же порядка и спокойствия будут преследоваться беспощадно – ни национальность, ни политические взгляды роли в этом играть не могут и не должны».

Последовательная государственническая линия Келлера не была только словами. Он сразу же развернул беспощадную борьбу с петлюровской агентурой – военная контрразведка начала проводить многочисленные аресты подрывных элементов из числа украинских националистов. Это вызвало поток гневных публикаций в националистической прессе (выходившей в осажденном петлюровцами Киеве беспрепятственно!) и обращений к гетману «национальной интеллигенции» о преследовании «великодержавной военщиной», традиционно невинных во все времена, «анижедетей».

Одновременно в гетманском правительстве все большее недовольство вызывало, открыто выраженное Главнокомандующим, намерение взять в свои руки всю полноту власти не только на фронте, но и в тылу, без чего он считал невозможным подавление мятежа. И, постоянно колебавшийся, гетман, не выдержал давления – 26 ноября Келлер был заменен бесхребетным генералом Долгоруковым.

Когда 14 декабря петлюровцы ворвались в Киев, то генерал отклонил все предложения укрыться в городе и остался в монастырских покоях. Он считал, что русскому генералу стыдно прятаться. Не менее трагическую роль в судьбе Келлера сыграло и то, что, живя представлениями прошедшей эпохи, он до конца не понимал внутреннюю сущность самостийников. Сам, будучи честным солдатом, не осознавал, что никаких законов бандиты не соблюдают, и что такое честь не понимают в принципе. Не понимал, что для них ничего не стоит бессудно убить не только пленного, но и человека, уже не состоящего на военной службе. Убить только за его убеждения.

Урок, совершенно не потерявший актуальности и в наше время для понимания сущности украинских националистов…

Реалисты-немцы не испытывали подобных иллюзий и, глубоко уважая своего былого благородного противника на полях сражений, пытались его спасти. Дважды направлялся автомобиль, чтобы вывезти генерала в германский штаб, но он категорически отказался снять военную форму и надеть немецкую шинель для безопасного проезда по Киеву, в котором оккупанты уже не были полновластными хозяевами.

Келлер не представлял для новой власти никакой опасности, но командир Осадного корпуса полковник австро-венгерской службы Евген Коновалец лично отдал приказ о его убийстве, чем неоднократно потом похвалялся. При этом казнь генерала было обставлена фактически, как ритуальная – у памятника Хмельницкому, под выбитыми словами о Единой Неделимой России, что должно было продемонстрировать судьбу всех защитников общерусского единства.

Келлер Федор Артурович (Августович) (1857-1918), граф, генерал-лейтенант, командир 2-го Восточно-Сибирского армейского корпуса в Маньчжурии, во время Первой мировой войны командир 10-й кавалерийской дивизии и 3-го кавалерийского корпуса. Окончил Николаевское кавалерийское училище, с 1904 г. командир 15-го Драгунского Александрийского полка, 1905 г. ранен бомбой, брошенной террористом. С 1906 г. - командир лейб-гвардии Драгунского полка, с 1910 г. - 1-й бригады Кавказской кавалерийской дивизии; с 1912 г. - 10-й Кавказской дивизии. С апреля 1915 по март 1917 г. - командир 3-го кавалерийского корпуса, отказался признать отречение императора Николая II и присягнуть Временному правительству. В 1918 г. жил в Киеве, занимал пост командующего вооруженными силами на территории Украины. Расстрелян петлюровцами.

Использованы материалы кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 1 и 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.

Келлер Федор Артурович, граф (12.10.1865-21.12.1918) Генерал-майор (31.05.1913). Генерал от кавалерии (31.05.1913) Окончил Николаевскую кавалерийскую и Офицерскую кавалерийскую школы. Участник Первой Мировой войны: командир 10-й кавалерийской дивизии, 1914 - 1915; с 03.04.1915 командир 3-го конного казачьего корпуса, 04.1915-04.1917. Отказался присягать Временному правительству, сдал 3-й конный корпус генералу Крымову 04.1917. Уехал в Харьков 04.1917. Получил приглашение генерала Деникина командовать Северной группой Добровольческих (белых) войск в районе Пскова 11.1918. Приняв предложение генерала Деникина, одновременно (находясь в пути в Псков) получил предложение гетмана Скоропадского командовать его войсками на Украине. Учитывая, что район Пскова был оккупирован немецко-австрийскими войсками, а также неустойчивость общей обстановки, принял решение остановиться в Киеве и рассмотреть предложение Скоропадского. Однако приезд Келлера в Киев совпал со взятием города петлюровскими войсками 20.12.1918. Генерал Келлер был арестован и в ночь на 21.12.1918 расстрелян петлюровцами.

Использованы материалы кн.: Валерий Клавинг, Гражданская война в России: Белые армии. Военно-историческая библиотека. М., 2003.

Келлер Федор Артурович (12.10.1857 - 21.12.1918, Киев), граф, рус. генерал от кавалерии (15.1.1917). Племянник героя русско-японской войны графа Ф.Э. Келлера. Образование получил в приготовительном пансионе Николаевского кавалерийского училища, выдержал офицерский экзамен при Тверском кавалерийском юнкерском училище (1878). С началом русско-турецкой войны 1877-1878 годов ушел добровольцем на фронт, за выдающуюся храбрость был награжден солдатскими Знаками отличия ордена Св. Георгия 3-й и 4-й степени. Выпущен в 1-й лейб-драгунский Московский Его Величества полк. Командовал эскадроном, Крымским дивизионом. С 16.2.1904 командир 15-го драгунского Александрийского полка (Киев). Во время волнений в 1905-07 исполнял обязанности временного Калишского генерал-губернатора, был ранен и контужен взрывом брошенной в него террористами бомбы. С 6.11.1906 командир лейб-гвардии Драгунского полка, с 14.6.1910 командир 1-й бригады Кавказской кавалерийской дивизии, с 25.2.1912 - 10-й кав. дивизии, с которой вступил в мировую войну. Келлер выделялся среди других кавалерийских начальников своей личной храбростью и пользовался большой популярностью в войсках. В начале войны дивизия К. вошла в состав 3-й армии ген. Н.В. Рузского. 8 авг. в бою у Ярославице разбил 4-ю австро-венгерскую кавалерийскую дивизию. В ходе Галицийской битвы организовал преследование неприятеля и 31 авг. (13 сент.) взял у Яворова 500 пленных и 6 орудий. За боевые отличия награжден орденами Св. Георгия 4-й (сентябрь 1914 года) и 3-й (мая 1915) степени. С 3.4.1915 командир 111 конного корпуса (10-я кавалерийская, 1-я Донская и 1-я Терская каз. дивизии). В ночь на 17(30) марта атаковал неприятельскую группу, осуществлявшую обход левого фланга 9-й армии Юго-Западного фронта, и нанес ей поражение под Хотинам. Во время проведенного в конце апреля 1915 года армией наступления сыграл выдающуюся роль в Заднестровском сражении 26-28 апреля (9-11 мая). 27 апреля (10 мая) провел знаменитую конную атаку у Баламутовки и Ржавенцев силой 90 сотен и эскадронов в конном строю, взяв ок. 4 тыс. пленных. Во время общего наступления Юго-Западного фронта в 1916 корпус Келлера входил в состав 9-й армии ген. П.А. Лечицкого. В начале июня на корпус Келлера вместе с корпусом ген. М.Н. Промтова возложено преследование отходившей южной группы 7-й австро-венгерской армии. 10(23) июня занял Кымполунг, взяв 60 офицеров, 3,5 тыс. нижних чинов и 11 пулеметов. По убеждениям монархист. Узнав об отречении Николая II, Келлер направил ему телеграмму, предлагая свои услуги и свои войска для подавления мятежа. Когда был получен текст присяги Временному правительству, Келлер отказался приводить к присяге корпус 5 апреля был уволен «за монархизм» и, оставив службу, уехал в Харьков. Здесь летом 1918 года ген. Б.И. Казанович тщетно убеждал уехать на Дон в Добровольческую армию. Вскоре Келлер переехал в Киев. 5.11.1918 назначен гетманом П.П. Скоропадским главнокомандующим войсками на территории Украины с подчинением ему также и гражданских властей, однако уже13 ноября перемещен на пост помощника ген. князя А.Н. Долгорукова. Видел будущее России в восстановлении монархии и возрождении «великой и неделимой» империи. В конце ноября принял предложение возглавить формирующуюся в Витебской и Полтавской губерниях белую Северную армию, но не успел отбыть к месту ее развертывания. Накануне занятия Киева войсками С. Петлюры взял на себя руководство обороной, ввиду невозможности сопротивления распустил вооруженные отряды. После занятия города петлюровцами расстрелян на Софийской площади у памятника Богдану Хмельницкому.

Использованы материалы кн.: Залесский К.А. Кто был кто во второй мировой войне. Союзники Германии. Москва, 2003

Келлер Федор Артурович (1857-8.12.1918), граф, генерал от кавалерии (1917). Происходил из дворян Смоленской губ. Воспитанник приготовительного пансиона Николаевского кавалерийского училища. На правах вольноопределяющегося 2-го разряда нижним чином был принят в 1-й лейб-драгунский Московский Его Императорского Величества полк (1877). Участник русско-турецкой войны 1877-78. Награжден: знаком отличия Военного ордена 4-й степени - «за отличия в делах под Шейновым»; 3-й степени - «за занятие станции Семенли Тернова». В первый офицерский чин прапорщика произведен за отличие Высочайшим приказом (1878). Выдержал экзамен при Тверском кавалерийском юнкерском училище на право производства в следующие чины (1878). Переведен в 6-й гусарский (18-й драгунский) Клястицкий полк, в котором прошел путь от корнета до ротмистра, последние 7 лет командуя эскадроном (1880-94). На «отлично» закончил Офицерскую кавалерийскую школу (отдел эскадронных командиров) (1888-89). «За отличия по службе» произведен в подполковники (1894) и полковники (1901). Служил в полках: 24-м драгунском Лубенском (1894-1901) и 23-м драгунском Вознесенском (1901). Адъютант командующего войсками Киевского военного округа (1882-83). Командир Крымского дивизиона (1901-03). Служил в 11-м драгунском Харьковском полку (1903-04). Командир 15-го драгунского Александрийского (1904-06) и лейб-гвардии Драгунского (1906-10) полков. Флигель-адъютант Его Императорского Величества (1907). «За отличие» произведен в генерал-майоры с зачислением в Свиту Его Императорского Величества (1907-13). Командир 1-й бригады Кавказской кавалерийской дивизии (1910-12). Командир 10-й кавалерийской дивизии (1912-15). Блестяще провел бой с превосходящими силами противника под д. Ярославице (1914) - названный военными историками «последним конным боем» не только великой войны, но и всей мировой военной истории. В к. 1914 Государыня Александра Феодоровна отзывалась о нем: «…Граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он перешел уже Карпаты и, несмотря на то, что Государь просит его быть поосторожнее, он отвечает Ему: "иду вперед". Большой он молодец…» Генерал-лейтенант, командир 3-го кавалерийского корпуса (1915-17). Награжден: Орденом св. Георгия 4-й (1914) и 3-й (1915) степеней и Георгиевским оружием (1916).

Один из двух командующих корпусами, которые открыто высказались в телеграмме на запрос генерала-предателя Алексеева против отречения Государя Императора. Вот как это происходило. Генерал Келлер, собрав представителей от каждой сотни и эскадрона вверенных ему частей, сказал им: «Я получил депешу об отречении Государя и о каком-то временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю (цитирую по памяти): "3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от Престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя”». А. Г. Шкуро вспоминает: «Ура, ура! - закричали драгуны, казаки, гусары. - Поддержим все, не дадим в обиду Императора. - Подъем был колоссальный. Все хотели спешить на выручку плененного, как нам казалось, Государя». Испуганные генералы-изменники отрядили в штаб 3-го конного корпуса, стоявший в Оргееве, начальника 12-й кавалерийской дивизии генерала-лейтенанта барона К. Маннергейма. На все уговоры этого генерала-предателя «пожертвовать личными политическими убеждениями для блага армии» Федор Артурович твердо отвечал: «Я христианин. И думаю, что грешно менять присягу». Вскоре под угрозой объявления бунтовщиком генерал Келлер был отстранен от командования корпусом. Подчинившись, он прощался с проходившими мимо него войсками под звуки Русского Народного Гимна «Боже Царя храни».

Отказавшись присягать Временному правительству, генерал оказался в резерве чинов при штабе Киевского военного округа (апр. 1917). В телеграмме из Харькова в Петроград министру-председателю Керенскому он писал (1917): «В виду того, что моя служба Отечеству в армии очевидно более не нужна, ходатайствую перед Временным правительством о разрешении мне последовать за Государем Императором Николаем Александровичем в Сибирь и о разрешении мне состоять при Особе Его Величества, оставаясь по Вашему усмотрению в резерве чинов или будучи уволен с причитающейся мне пенсиею в отставку. Согласие Их Величеств иметь меня при Себе сочту для себя за особую милость, о которой ввиду невозможности для меня лично о ней ходатайствовать очень прошу Вас запросить Государя Императора и в случае Его на это согласия не отказать в приказании спешно выслать мне в Харьков пропуск на беспрепятственный проезд и проживание в месте местопребывания Их Величеств».

После создания Добровольческой армии, отказавшись от сомнительной «чести» служить в ней, он в июне 1918 писал генералу Алексееву: «Объединение России великое дело, но такой лозунг слишком неопределенный, и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказанное, так как каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, которым может быть только прирожденный, законный Государь, умалчиваете...» «Верно, что вам, Михаил Васильевич, - писал он далее, - тяжело признаться в своем заблуждении, но для пользы и спасения родины… вы обязаны на это пойти и покаяться откровенно и открыто в своей ошибке… и объявить всенародно, что вы идете за Царя». Высказался он как-то и о другом белом вожде: «Корнилов - революционный генерал... пускай пытается спасать российскую демократию... Я же могу повести армию только с Богом в сердце и с Царем в душе. Только вера в Бога и мощь Царя могут спасти нас, только старая армия и всенародное раскаяние могут спасти Россию, а не демократическая армия и "свободный" народ. Мы видим, к чему привела нас свобода: к позору и невиданному унижению». Тем не менее, по словам хорошо знавшего генерала Келлера генерал-лейтенанта П. И. Залесского, граф «принять активное участие в борьбе с большевиками... очень хотел, но только при условии, чтобы эта борьба велась открыто именем Самодержавного Царя всея Руси». Возможность такая ему будто бы представилась. Еще будучи в Харькове, он приступил к формированию штаба Северной армии («Северо-Западной Псковской монархической армии»). В выпущенном «Призыве старого солдата» генерал Келлер писал: «Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою, а сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков... За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы - настало время исполнить свой долг... Время терять некогда - каждая минута дорога! Вспомните и прочтите молитву перед боем, - ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию». По приезде в Киев (1918) он продолжает собирать вокруг себя офицеров. Был установлен нарукавный знак армии - Православный восьмиконечный серебряный крест. (Существовал еще т. н. нагрудный «Крест генерала Келлера» - белый мальтийский крест, эмблематически аналогичный кресту обетного рыцаря Мальтийского ордена, - о котором сохранились сведения как о награде). В Киеве за несколько дней до планируемого отъезда во Псков митр. Антоний (Храповицкий) отслужил в Киево-Печерской лавре молебен, давая гр. Келлеру свое благословение. Благословил его и Патриарх Тихон. В 1967 «г-жа Е. Б.» (речь идет о Е. Н. Безак, урожденной Шиповой (1880-1971), супруге Ф. Н. Безака (1865-?), известного киевского монархиста) свидетельствовала: «Патриарх Тихон прислал тогда (в к. 1918) через еп[ископа] Нестора Камчатского графу Келлеру (рыцарю чести и преданности Государю) шейную иконочку Державной Богоматери и просфору, когда он должен был возглавить Северную Армию…» Но генералу не суждено было исполнить свое намерение - «через два месяца поднять Императорский Штандарт над Священным Кремлем».

Как раз в это время пошатнулось положение правившего с янв. 1918 в Киеве гетмана П. П. Скоропадского. Войска самостийников (С. Петлюры) подходили к Киеву. По усиленной просьбе гетмана Келлер берет на себя командование «всеми вооруженными силами, действующими на территории Украины». Успех сопуствовал генералу, но 14 нояб. он был отставлен за слова о переходе к нему всей власти до восстановления монархии, высказанные им в этот день на Лукьяновском кладбище в Киеве во время похорон зверски убитых 33 офицеров Киевской добровольческой дружины генерал-майора Л. Кирпичева. Менее чем через 3 недели власть гетмана пала. 1 дек. в Киев вошли войска Директории. Генерал Келлер был арестован петлюровцами в Михайловском монастыре вместе с решившими разделить участь своего генерала двумя его адъютантами полковником А. А. Пантелеевым и ротмистром Н. Н. Ивановым. В 4 час. утра 8 дек. 1918 все трое были убиты выстрелами в спину петлюровцами на Софийской площади у памятника Богдану Хмельницкому. Саблю убитого генерала поднесли «головному атаману» Петлюре. Вмерзшая рядом с памятником кровь Келлера через несколько дней оттаяла, что среди киевлян породило поверье, будто кровь эта и впредь «не высохнет и ляжет на голову Украины».

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Литература:

Марков С. В. Покинутая Царская Семья. Вена, 1928;

Топорков С. Граф Ф. А. Келлер // Военно-исторический вестник. Т. 19. 1962;

Е. Б[езак]. Еще раз о Державной иконе Божией Матери // Православная Русь. Джорданвилль, 1967. № 8;

Кручинин А. Христианский рыцарь // Военная быль. М., 1993. № 3.

граф Келлер Федор Артурович

• Даты жизни: 12.10.1857-21.12.1918

• Биография:

Лютеранин. Из дворян Смоленской губернии. Граф. Образование получил в Приготовительном пансионе Николаевского кав. училища. В 1877 поступил нижним чином на правах вольноопределяющегося в 1-й лейб-драгунский Московский полк. Участник русско-турецкой войны 1877-78. За боевые отличия награжден знаками отличия ордена св. Георгия 3-й и 4-й ст. Выдержал офицерский экзамен при Тверском кав. юнкерском училище (1878). Прапорщик (ст. 31.03.1878). Поручик (ст. 21.02.1881). Штабс-Ротмистр (ст. 02.06.1884). Ротмистр (ст. 26.02.1887). Служил в 6-м гусарск. (18-м драг.) Клястинском (1880-1894), 24-м драг. Лубенском (1894-1901) и 23-м драг. Вознесенском полках (1901). Окончил Офицерскую кав. школу "отлично". Адьютант командующего войсками Киевского ВО (1882-1883). Подполковник (ст. 26.02.1894). Полковник (ст. 02.05.1901). Командир Крымского дивизиона (1901-1903; 2 г. 6 м.). Служил в 11-м драг. Харьковском полку (1903-1904). Командир 15-го драг. Александрийского (с 16.02.1904) и лейб-гвардии Драгунского (06.11.1906-15.05.1910) полками. Во время волнений 1905-1907 исполнял обязанности временного Калишского генерал-губернатора, был ранен и контужен взрывом брошенной в него террористами бомбы (состоял под покровительством Александровского комитета [попечения] о раненых 3-го кл.). Флигель-адьютант (1907). Генерал-майор (пр. 1907; ст. 31.05.1907) с зачислением в Свиту Его В-ва (1907-1913). Командир 1-й бригады Кавказской кав. дивизии (14.06.1910-25.02.1912). Командующий (позже начальник) 10-й кав. дивизией (25.02.1912-03.04.1915). Генерал-лейтенант (ст. 31.05.1913). Участник мировой войны. Командир 3-м кав. корпуса (03.04.1915-07.04.1917). Выделялся среди других кав. начальников своей личной храбростью и пользовался большой популярностью в войсках. За боевые отличия награжден орденами св. Георгия 4-й (ВП 27.09.1914) и 3-й (ВП 23.05.1915) ст. Ген. от кавалерии (15.01.1917; с 16.06.1916). Во время Февральской революции предлагал императору Николаю II помощь для подавления беспорядков. Отказался присягать Временному правительству. С 07.04.1917 в резерве чинов при штабе Киевского ВО. Жил в Харькове. Летом 1918 отклонил предложение предложение ген. Казановича выехать на Дон и примкнуть к Добровольческой армии. 05.11.1918 назначен гетманом Скоропадским Главнокомандующим войсками на территории Украины с подчинением ему и гражданских властей. 13.11.1918 перемещен на пост помощника ген. Долгорукова. В конце ноября принял предложение возглавить формирующуюся в Витебской и Потавской губерниях Северную белую армию, но не успел отбыть к месту ее формирования. Накануне занятия Киева войсками украинской директории взял на себя руководство обороной города. Ввиду невозможности сопротивления распустил вооруженные отряды. После занятия Киева расстрелян петлюровцами на Софийской площади.

• Чины:

на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Драгунский полк , генерал-майор свиты ЕИВ, командир полка
он же - Свита Его Императорского Величества , генерал-майор свиты ЕИВ, генерал-майор свиты ЕИВ

• Награды:

Св. Анны 3-й ст. (1896) Св. Владимира 3-й ст. (1911) Св. Станислава 1-й ст. (1913) Св. Георгия 4-й ст. (ВП 27.09.1914) Св. Анны 1-й ст. с мечами (ВП 01.05.1915) Св. Георгия 3-й ст. (ВП 23.05.1915).

• Дополнительная информация:

-Поиск ФИО по «Картотеке Бюро по учету потерь на фронтах Первой мировой войны 1914–1918 гг.» в РГВИА -Ссылки на данную персону с других страниц сайта "Офицеры РИА"

• Источники:

(информация с сайта www.grwar.ru)

1. Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 г. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917). М., 1940.
2. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2001
3. Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
4. "Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
5. Список генералам по старшинству. Составлен по 15.04.1914. Петроград, 1914
6. Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
7. ВП по военному ведомству/Разведчик №1287, 07.07.1915
8. ВП по военному ведомству/Разведчик №1291, 04.08.1915

Командир Лейб-гвардии Драгунского полка генерал-майор, граф Келлер Федор Артурович (справа) и полковник Каяндер Евгений Федорович.